Одиссею доложили о самоуправстве Лаптева не сразу. Но когда он узнал, то первым делом отобрал у комиссара плётку и пригрозил арестом, если ещё раз нечто подобное повториться.
По совету Ягелло Одиссей сократил до минимума дневные привалы и время ночного отдыха. Только так появлялся шанс оказаться возле очередного колодца раньше, чем вредители успеют привести его в негодность. Поэтому приказ останавливаться на ночной отдых отдавался лишь когда окончательно темнело и все валились от усталости. Но уже с первыми лучами солнца все снова были в седле. Останавливаться, чтобы приготовить обед тоже было некогда. За весь день люди несколько раз получали твёрдые, как камень галеты вместе с небольшой порцией воды. Галеты эти были из британского сухого пайка, и, похоже, поставили их союзники по Антанте году в четырнадцатом или в пятнадцатом. Как они попали в Туркестан и сколько именно пролежали на интендантских складах одному богу было известно. Только, чтобы не сломать об них зубы, требовалось предварительно долго отмачивать в кружке с водой.
Одиссей предъявлял к себе точно такие же требования, как и к другим. Только так он мог иметь моральное право требовать от подчинённых исполнения своих приказов. Но он вовсе не был выкован из стали! Ему, профессорскому сыну, домашнему мальчику приходилось тяжелее, чем прошедшим какую-то солдатскую школу красноармейцам. Но молодой начальник знал, что не должен выдавать свою слабость. В душе его крепло намерение справиться и доказать всем и прежде всего себе, что он по праву занял место во главе экспедиции.
При этом Одиссей давно заметил, что за разговором время бежит быстрее, и забываешь про усталость, жажду и голод. Поэтому он возобновил прерванные уроки с Георгием. А также охотно поддерживал беседу с Кенингсоном о его последних археологических изысканиях. Даже не уклонялся от споров на общенаучные темы с язвительным Атруром Каракозовым. Приятней всего были беседы с Кирой, но у неё сейчас хватало забот с подхватившими дизентерию от дурной воды красноармейцами. А таких в отряде уже было трое.
И конечно Одиссею было любопытно поговорить с новым человеком, которого они спасли. Ему нравилось, что Насыров отвечает прямо, говорит всё как есть – без обычной азиатской дипломатии. Похоже он был простым бесхитростным человеком. Ташкентский уполномоченный рассказал, что раньше республиканским властям удавалось договариваться с деревней о поставках продовольствия. Но в связи с тем, что в последнее время ситуация с обеспечением Красной армии резко ухудшилась, а доверие к напечатанным новой властью в огромных количествах бумажным деньгам оказалось подорвано, было принято решение начать силой брать хлеб у крестьян. Не удивительно, что вынужденного проводить жёсткую политику власти большевистского эмиссара разгневанные сельчане едва не убили.
Впрочем, Насыров не производил впечатление жестокого и равнодушного к чужим страданиям сборщика подати, отнимающего последний кусок хлеба у дехкан. Одеждой и манерами он сам мало чем отличался от бедняка: носил подвязанный кушаком драный войлочный халат, из которого торчали пучки жёлтой ваты, выцветшую тюбетейку и стоптанные ичиги из козловой кожи; ел руками, не признавая столовых приборов. И при этом, несмотря на такие малогигиеничные привычки, похоже обладал вполне крепким – настоящим крестьянским здоровьем.
Ссадины на его лице заживали на удивление быстро, искажённые гематомами черты лица почти пришли в норму. И оказалось, что у него приятная, даже благородная внешность и прямой чистый взгляд. Он был черноволос, подтянут и крепок.
– Ваше начальство либо совсем недальновидно, либо крайне небрежно относится к кадрам. Как они могли послать вас одного на такое опасное задание! – недоумевал Луков.
Уполномоченный признался, что не столько боялся деревенских, сколько рыжего бека – Джунаид-хана.
– Как, разве он рыжеволос? – переспросил, не знавший такой подробности Луков.
– Как лис! – подтвердил Насыров. – Поэтому его курбаши в знак личной преданности хозяину носят шапки из этого зверя. А «чёрным ханом» его зовут для устрашения простого люда. Чтобы народ думал, что он демон. Все мелкие басмаческие шайки признали над собой его власть. А тех немногих главарей, которые упрямились, тигр убил.
Насыров поведал Лукову несколько леденящих кровь историй о зверствах, чинимых «Чёрным ханом» и его бандитами. Басмачи регулярно совершали неожиданные нападения на крупные поселки и даже города. Нападения на кишлаки сопровождались, как правило, поголовным истреблением русского населения и всех заподозренных в сочувствии к советской власти мусульман. Захваченные в плен красноармейцы подвергались мучительной смерти, в частности, в кишлаке Кокджар был зверски уничтожен гарнизон полка красных коммунаров. Причём всадники Джунаид-бека были очень мобильны, умели переправляться через реки без бродов, могли спать в седле, поэтому часто преследование их не приносило результата. Впрочем, иногда бандитов всё же настигали…
Несколько месяцев назад Джунаид со своей бандой перехватил продовольственный транспорт, шедший по Куршабо-Ошской дороге в город Ош. Транспорт сопровождался красноармейцами и продармейцами, каковых было до 40 человек. При транспорте находились гражданские, в том числе женщины и дети. Были как русские, так и мусульмане. Вез транспорт пшеницу – 1700 пудов, мануфактуру – 6000 аршин и другие товары. Джунаид со своей шайкой внезапно напал на транспорт из засады. Часть охраны была перебита, часть бросила оружие в расчёте на пощаду. Но Джунаид-бек никого и никогда не щадил. По его приказу начались зверства: красноармейцев сжигали на костре, подвергали другим жутким пыткам; детей бандиты рубили шашками, разбивали им головы о колеса арб. А некоторых разрывали на части, устраивая с ними игру «в скачку», то есть один джигит брал за одну ногу ребенка, другой за другую и начинали на лошадях скакать в разные стороны, отчего ребенок разрывался. Женщин насиловали, отрезали им груди, носы и уши, выкалывали глаза. У беременных распарывали живот, плод выбрасывали и разрубали. Практически никому из охраны и пассажиров транспорта не удалось выжить.
После своих налётов банда уходила от преследования в горные районы Ферганы или в высокогорный Памир. После зверского нападения на транспорт бандитов гнали особенно настойчиво. Уходя от идущих по пятам красных, Джунаиду пришлось забираться в горы всё выше и выше.
Тут Насыров упомянул, что слышал, что два отряда, посланных преследовать неуловимого оборотня – один из Ташкента, другой из Чимкента – будто бы сошлись в предгорьях, и по ошибке с остервенением начали бой. Много красных бойцов полегло от дружественного оружия, прежде чем противостоящие друг другу командиры разобрались в чём дело. После этого, объединившись, поредевшие эскадроны продолжили преследование.
Они гнали Джунаида к заснеженному Александрийскому перевалу, который был непроходим в это время года. С кучкой приближённых Джунаид уходил по глубокому снегу от идущих по его следам бойцов. Его травили как загнанного зверя. Он ежедневно терял своих людей. Обмороженных и раненых оставлял в юртах и кишлаках с пачками николаевских кредиток на груди, а с остальными пытался прорваться сквозь заснеженные горы. Последнего своего спутника бек с полным безразличием бросил умирать в шалаше, предварительно сняв с него тёплые носки и не оставив даже куска хлеба.