Одиссею стало казаться, что Вильмонт только ждёт удобного случая, чтобы открыться ему в новом качестве. Луков пытался представить, как это произойдёт: вот подвернулся подходящий момент, когда поблизости никого нет, и старый плут, воровато озираясь, предъявляет ему подлую карту, после чего заговорщицким тоном велит помогать ему готовить измену.
Но с того разговора в подворотне, когда Одиссей получил от неизвестного господина с квадратной челюстью карточный пароль, кое-что изменилось. Нет, Луков по-прежнему не испытывал никаких сантиментов по отношению к Советской власти, ЧК и её лживому руководителю, и наверное мог бы при случае как-то отомстить им. Но причинять вред лётчикам и несчастной девушке, которая могла пострадать без вины, он не желал. Да и вообще по своей натуре Луков не был предателем. С подачи генерала, чья порядочность, правда, теперь вызывала большие сомнения, Луков увлёкся целями экспедиции. И искренне верил, что цель их благородна и долг их – честно послужить в это смутное время для великой пользы Отечества.
Чтобы избежать неприятного разговора Одиссей постарался не остаться наедине с Вильмонтом. Под благовидным предлогом он покинул барак. Отыскал Галину. Они вместе гуляли по аэродрому, сидели в бытовке, где отдыхали и грелись работающие у самолётов авиамеханики. Одиссей чувствовал, что девушка видит в нём своего защитника, настоящего сильного мужчину. Рядом с ним Галина выглядела спокойной. Он тоже в её присутствии начинал чувствовать себя другим – смелым, решительным. Молодой человек рассказывал новой знакомой разные весёлые истории и радовался, когда мягкая очаровательная улыбка касалась её губ. Впрочем, стоило ей остаться наедине со своими мыслями, как на лицо её набегала тень страдания. Словно печать трагического предначертания ложилась на её чело.
– Не бойтесь, теперь у вас всё будет хорошо, – желая подбодрить девушку, пообещал Одиссей.
Она посмотрела на него своими доверчивыми глазами и спросила:
– А разве вам не бывает страшно? Всё ведь может случиться теперь. Говорят, полеты часто заканчиваются катастрофами.
– Не думайте об этом. Летать, это же так прекрасно! – вдохновенно соврал Одиссей. – Что может быть прекрасней, чем ощущение полёта, когда ты чувствуешь себя птицей!
Решение покинуть аэродром было принято генералом незадолго до захода солнца. И снова немец вначале принял эту идею в штыки. Его поддержал пилот второй машины. Принадлежащие к недавно смертельно враждовавшим нациям, всего три года назад без колебаний постаравшиеся бы убить друг друга, случись им встретиться во фронтовом небе великой войны, эти суровые мужчины, не сговариваясь, объединились против сухопутного начальства. Их связывало интернациональное братство авиаторов. Они были людьми одной закалки, схожего образа мыслей. И не желали неоправданно рисковать. Ведь для того, чтобы заставить их подняться в ночное небо, требовалась действительно очень веская причина.
Но Вильмонт считал, что такая причина у него есть.
– Я осознаю всю степень риска, но остаться на земле, значит подвергнуться ещё большей опасности – объяснил он.
По словам бывшего генерала если не воспользоваться временным улучшением погоды, то можно надолго застрять здесь, и в итоге оказаться на пути колчаковцев. Вильмонт показал телеграмму с ближайшей к ним железнодорожной станции, в которой говорилось, что при прорыве белой кавалерии в районе Уфы захвачен личный поезд самого Главкома Красной армии Льва Троцкого.
– Конечно, в условиях охватившего фронт хаоса нельзя полностью доверять подобным телеграммам, и, тем не менее, чем быстрее мы минуем опасный участок пути, тем лучше.
Начальник экспедиции обвел решительным взглядом подчинённых, словно осматривая свое достояние, и снова повторил пилотам, что следующую посадку они должны совершить на аэродроме Ильюшино.
На этот раз Вендельмут промолчал, но по насупленному виду наёмника было видно, что только врождённое немецкое почтение к приказам вышестоящего начальства заставляет его снова подчиниться.
По распоряжению генерала новая пассажирка была распределена во второй самолёт к комиссару. Просить начальство изменить приказ Одиссей не решился. Ведь тогда ему пришлось бы рассказать Вильмонту о попытке изнасилования и как-то объяснить, почему он утаил этот факт. Какова будет реакция руководителя экспедиции, предугадать было невозможно. А что если Вильмонт вспомнит о том, что у лётчиков и моряков женщина на борту – к беде и к поножовщине, и дабы избежать новых конфликтов в экипаже отменит своё распоряжение взять её с собой, и бросит в этой глуши на произвол судьбы? От этого человека теперь можно было ожидать всего чего угодно.
Всё что Луков мог, это напомнить с комиссару о данном им слове вести себя с девушкой по-джентельменски. Комиссар пообещал Лукову с нагло-почтительным видом, давая понять, что хоть и побаивается решительного интелигентика, но у себя в аэроплане он хозяин и бог.
С тяжёлым сердцем Луков шёл к своей машине. Его беспокоила участь доверившейся ему девушки. Он слышал, как за его спиной обмениваются ругательствами и угрозами ненавидящие друг друга комиссар и лётчик из бывших подпоручиков. Бедной девушке предстояло провести ближайший час в настоящей банке с пауками, которая к тому же в любой момент могла рухнуть с высоты тысячи саженей и разбиться вдребезги…
…Полёт продолжался уже около получаса. В безлунном небе ярко светила луна, мерцали синие звёзды, что облегчало лётчику навигацию. Пока всё шло неплохо. Но затем погода начала портиться, видимо, надвигался циклон. Усилился встречный ветер, так что иногда возникало ощущение, что перетружено завывающий двигатель не справляется, и они висят на месте. Откуда-то набежавшие тучи закрыли звёзды, исчезла луна. Одновременно с наступившим мраком пропал из виду всё время до этого державшийся поблизости второй самолёт.
По обшивке фюзеляжа и крыльев мелкой шрапнелью захлестал крупный снег.
Одиссея снова начала колотить нервная дрожь, появилась тошнота. Он с надеждой смотрел на сидящего в передней кабине пилота. В слабом свете циферблатов и лампочек вырисовывалось склонённое вперёд тело, неподвижные богатырские плечи, угрюмый затылок. Пока штормовые облака не закрыли небо, пилот перепроверял положение самолёта с помощью секстанта. Теперь немец нагнулся к немногочисленным приборам, полностью положившись на показания не слишком надёжных компаса и гироскопа.
Внезапно самолёт задрожал так сильно, что Лукову показалось, что сейчас хрупкая фанерная конструкция развалится на части. Одиссей вцепился в борта кабины и начал молиться. Их обдало волной снежной пыли, после чего попавший в мощный воздушный поток самолёт вдруг резко провалился вниз. Падение продолжалось всего несколько секунд, но за это время Одиссей успел вспомнить всю свою жизнь и проститься с отцом.
Возле самой земли лётчику удалось вывести самолёт из смертельного падения. Одиссея вырвало. Перевалившись через борт кабины, он увидел всего в метре или двух от себя проносящиеся верхушки заснеженных сосен. Они были слишком близко! Зрелище завораживало своей сказочной красотой и одновременно сердце в груди бешено колотилось от ужаса – сама смерть неслась с ними крылом к крылу.