От дома Комиссаржевской коллеги отправились на извозчике в другой район города. По пути взгляд Одиссея постоянно натыкался на свежие следы недавних уличных боёв – отметины пуль на стенах, ещё не заделанные воронки от взрывов на мостовой.
Но наибольшее впечатление на Одиссея произвело событие, которое не имело прямого отношения к архитектуре и многовековой истории Ташкента. Просто оно с трудом увязывалось в сознании молодого москвича с разрухой гражданской войны и с как бы само-собой подразумевающейся азиатской отсталостью этого города.
А произошло вот что: мужчины осматривали снаружи величественную мечеть Шейщантауръ, когда мимо них, скрипя огромными колёсами, проехала арба, в которую был запряжен старый ишак. Неожиданно к скрипу плохо смазанных колёс добавился шум совершенно иного сорта. Этот звук москвичу-Лукову был хорошо знаком. Только он сперва решил, что ослышался. Поэтому когда в конце улицы возник яркий самоходный вагончик, Одиссей в первый момент не поверил собственным глазам. Конечно, он читал когда-то прежде, что в Ташкенте бельгийским обществом, которое так и именовалось – «Ташкентский трамвай», несколько городских конок были переведены с лошадиной на электрическую тягу. Кажется, это случилось, то ли в 1911, то ли в 1912 году. Но, то, что один из самых современных видов городского транспорта до сих пор исправно функционирует здесь – на задворках цивилизованного мира, – поражало! И это в то время, когда в самой Москве изрешечённые пулями ржавые вагоны, служили мрачным воспоминанием о кровавых боях октября 1917 года между юнкерами и красными матросами!
Именно трамвай на фоне древнего мавзолея поразил его гораздо более древних дворцов и мечетей. Лукову это зрелище показалось очень символичным – знаком неизбежного становления пока ещё технологически отсталого Востока на рельсы западной цивилизации. Кто знает, возможно, большевики с их революционным напором ускорят этот процесс. Вот только благо ли принесёт прогресс с его культом машин и духом делового прагматизма самобытной местной культуре?
Продолжая размышлять о судьбах Востока, Одиссей вдруг обнаружил, что они приблизились к тенистой чайхане, построенной под столетним карагачём с густой кроной. Вокруг дерева над тихо журчащей водой был построен деревянный помост, устеленный цветными коврами. На них сидели, поджав под себя ноги, и полулежали люди. Возле каждого чайник.
Чайхана была переполнена. Посетители неторопливо попивали душистый напиток из больших и малых пиал, лениво отмахиваясь от роящихся в воздухе мух. В эти полуденные часы здесь собралась многоязычная пёстрая толпа – молодые и пожилые мужчины в национальных халатах и тюбетейках, военные с револьверами в кобурах и полевыми сумками через плечо, по-европейски одетые штатские. И лица вокруг – жёлтые и рябые, с резкими чертами сынов гор и круглые славянские, смуглые и светлокожие со скандинавскими чертами – это латыши из личной охраны Фрунзе и руководства ЧКа. Настоящее смешение народов! То и дело слышится зов: «Эй, чайханщик, два чайника кок-чая!» или: «Эй, чайханщик, четыре черного чая, лепешки и сахару!».
Чайханщик – длинноносый, плотный мужчина лет пятидесяти с очень гибкими и точными движениями акробата. Рот его вечно растянут в улыбке, зубы коричневого цвета выдают слабость к сосательному табаку – насвою. Он распоряжается возле дверей в своё заведение – на пятачке, где закипают самовары, завариваются на углях мангала многократно битые и клееные цветные чайники и готовится самса в пышущей жаром круглой печи-тандыре. Чайханщик приветствует каждого гостя, словно старого знакомого, даже если видит его впервые:
– Селям алейкум, дорогой товарищ! – звучит из его уст традиционное приветствие с поправкой на новую власть. И каждый посетитель, будь он узбек, русский или занесённый ветрами большой войны чех отвечает:
– Алейкум селям.
Когда не надо никого встречать чайханщик выглядит строгим командиром во главе небольшой собственной армии. Он бдительно следит за тем, чтобы всё шло без заминки. Посетитель едва подымает палец, а уже тонкий и подвижный, как вьюн, мальчик-служка спешит к нему с полотенцем и кок-чаем. Пока один десятиведерный огромный, как котёл небольшого паровоза, самовар шумит и фыркает, наполняя десятки чайников кипятком, второй – такой же огромный, и до того сверкающий, что глазам смотреть на него больно, ждет своей очереди.
Хозяин и трое его помощников не знают ни минуты покоя. Но даже посреди этой круговерти иногда, будто заскучав, и желая тряхнуть стариной, чайханщик вдруг ловко схватит вместо помощника дюжину чашек и с цирковым шиком одним движением засыплет заварку сразу во все. Да так, что ни одна чаинка не окажется на полу. Его молодые ассистенты с восхищением смотрят на такие трюки мастера и видно, как им не терпится повторить эффектный фокус. Похоже этим и объясняется то, что в чайхане почти все чайники и чашки склеены и видимо не по одному разу.
Они сели в стороне от всех, чтобы их никто не мог подслушать.
– Нам по порции плова с лепёшками и чаю – сказал генерал подошедшему юноше из прислуги…
Глядя на уплетающего с молодым аппетитом плов начальника, Луков поражался крепости его желудка и не только этому…
Когда они сегодня преспокойно гуляли по каким-то узким тёмным улочкам – одни без охраны, генерал между прочим, как о деле совершенно обыкновенном, сообщил молодому товарищу, что в городе снова неспокойно. Старик был в курсе многого из того, что здесь происходит, ибо чуть ли не ежедневно бывал в разведотделе фронта и у руководства ТурЧКа. Высокие ташкентские руководители на редкость хорошо приняли Вильмонта, рассчитывая привлечь с его помощью дополнительную помощь из Москвы (хотя в отличии от самозванца-Лаптева старый генерал не стремился пустить пыль в глаза, всё выходило само собой). Ведь его мандат начальника экспедиции был подписан самим Дзержинским! Поэтому Вильмонта посвящали во многие подробности местных дел, рассчитывая, что он доведёт их до своего руководства.
Теперь за чаем генерал рассказал Одиссею кое-какие подробности о вооружённом мятеже, который произошёл в Ташкенте два месяца назад. Его подготовила Туркестанская военная организация, куда входило много офицеров. Возглавлял «Туркестанский союз борьбы с большевизмом» полковник Корнилов – родной брат того самого легендарного генерала Корнилова. А также генерал-лейтенант Кондратович, бывший заместитель генерал-губернатора Туркестана. Почти все заговорщики состояли на командных должностях в Красной армии. Временный комитет, то есть штаб восстания возглавил комиссар по военным делам Туркестанской республики Константин Осипов. Активную поддержку заговорщикам оказали лидеры левых эсеров.
Большевики не знали о готовящемся восстании и были заняты внутрипартийной склокой. Местные комиссары грызлись с теми, кого прислал в Туркестан Ленин. Таким образом власти были застигнута врасплох. Варфоломеевская ночь продолжалась всего несколько часов, но за это время были заколоты штыками в своих постелях, забиты прикладами, выброшены из окон, утоплены в сортирах сотни видных партийных деятелей Туркестанской республики и представителей сочувствующей новой власти интеллигенции.