Они приехали в великокняжескую резиденцию Лаптева. С последнего посещения Лукова обстановка здесь стала ещё шикарней: появилась новая антикварная мебель, вазы с экзотическими растениями. Теперь комиссар занимал ещё больше помещений. Признаться после вчерашнего совещания Одиссей ожидал увидеть совсем другого Лаптева, – подавленного, притихшего. А он, глядите-ка, держится с уверенной вальяжностью и даже устраивает приёмы с почти губернаторским размахом, как будто ему ничего не угрожает! И действительно, не смотря на вчерашние разоблачения, Лаптева пока не лишили автомобиля, которым он пользовался, не имея на то никаких прав, и не выселили из княжеских палат. Одиссей был озадачен. Происходящее выглядело полнейшим абсурдом.
«Неужели местная бюрократическая машина столь неповоротлива?! Или же этот „лапоть“ просто оказался не по зубам местным блюстителям пролетарской морали? – недоумевал Одиссей, осматриваясь. – Выходит, поругали-поругали, а тронуть побоялись. Даже машину оставили на всякий случай, чтобы не раздражать гостя и его возможных московских покровителей».
В центре просторной залы под массивной люстрой в полсотни свечей был накрыт шикарный стол на семнадцать персон. Здесь было много вина, коньяку, ликёров, разнообразных закусок. Слух гостей услаждали музыканты приглашённого узбекского ансамбля в национальных костюмах. Две домработницы в кружевных белоснежных передниках заканчивали сервировку. Какая-то девица, повесив меховую накидку на спинку стула, бренчала на пианино в соседней зале. Ещё одна молодая гостья в яркой косметике, напоминающей боевую раскраску индейского воина, вилась вокруг комиссара.
Впрочем, кажется все присутствующие дамы, нет-нет, да бросали заинтересованные взгляды в сторону хозяина вечера. Насколько Луков успел заметить, женщины вообще проявляли к личности молодого комиссара повышенный интерес. Одиссей не мог понять, в чём был секрет сногсшибательной привлекательности для противоположного пола этого коротышки. Ведь Лаптев совсем не блистал красотой. Он был невысокого роста, черты его лица были неправильными, губы-лепёшки, беззубая улыбка, сломанный кривой нос. И всё-таки даже красавицы были явно не прочь повиснуть у него на шее. В чём тут было дело? Быть может женщин инстинктивно привлекал магнетизм его натуры, способность из любых ситуаций выходить победителем.
Или же дам манил почти мистический дар этого авантюриста привлекать деньги в больших количествах? А может всё дело было в бешеной энергетике? Во всяком случае внешняя «некрасивость» с избытком искупалась в этом мужчине живостью характера. Когда он говорил, то источал массу обаяния. Глаза его искрились, мимика и жестикуляция были яркими и живыми, а смех звучал чертовски заразительно. Стоило Лаптеву где-то появиться, как он моментально оказывался в центре всеобщего внимания, окружённым самыми хорошенькими женщинами…
Помимо разного вида дам вокруг стола в ожидании приглашения к трапезе топтались персоны солидного вида в хорошо пошитых френчах. По возрасту многие из них годились юному комиссару в отцы, тем не менее, они почтительно обращались к мальчишке на «Вы». По виду эти тучные функционеры принадлежали к местной партийной и военной элите. Уж они то наверняка были осведомлены о состоявшемся сутки назад заочном судилище над хозяином дома. И всё-таки приняли приглашение! Значит, эта партия Лаптевым ещё не проиграна и в запасе у него припасено несколько сильных ответных ходов. Если это действительно так, то молодой комиссар действительно обладал бесценным даром выходить сухим из воды…
Но вот все приготовления закончены и гостей приглашают к столу. И тут Одиссей смутившись, обнаружил, что ему отведено почётное место между двух молоденьких девиц. Ту, что была повыше, Лаптев важно отрекомендовал коллеге, как свою машинистку. Барышня была красива лицом и обладала очень привлекательной фигурой. Впрочем, и её подругу нельзя было назвать дурнушкой.
Начали с русской водки. Лаптев первым взял слово и провозгласил тост:
– Как гласит древняя узбекская пословица: «Смерть благородного коня – праздник для бродячей собаки. Но пусть местные шавки заранее не радуются. Мы им ещё переломаем хребты крепкими копытами. Я знаю, что за этим столом собрались мои друзья, и поднимаю этот стакан за вас!
Собравшиеся одобрительными возгласами поддержали хозяина дома в его уверенности. Все стали закусывать, потом пошли тосты со стороны гостей.
После пары рюмок Лаптев, который сидел через машинистку от Лукова, наклонился к нему и осведомился, хозяйски поглаживая девицу пониже спины:
– Как тебе наша Маша?
Одиссей смутился.
– Да не теряйся, профессор! – подбодрил его Лаптев. – Смотри! Ты ей понравился! Не упусти такой шанс!
Действительно, девица кокетливо взглянула на Одиссея.
– Можешь уединиться с ней в спальне, там вам никто не помешает. Вот тебе ключ – щедро предложил комиссар.
Луков вежливо отклонил протянутую руку.
– Нет, благодарю.
– Что, не понравилась эта? Не беда! Бери вторую! А хочешь, сразу с обеими? Как восточный султан в гареме с одалисками!
Но Одиссей снова отказался.
– Ладно, как хочешь – сердито буркнул Лаптев и отвернулся. Однако прошло немного времени, и он снова позвал Одиссея, который в этот момент слушал узбекский рубаб – музыкальный инструмент, который представлял собой нечто среднее между гитарой и скрипкой.
– Пойдём, я покажу тебе кое-что.
Они перешли из гостиной в соседнюю комнату. Это был бывший кабинет великого князя Николая Константиновича. Повсюду ковры и мебель красного дерева. На стенах картины европейской живописи, старинное оружие. В прошлый раз их здесь почему-то не было. Зная об увлечении Лукова ориенталистикой, Лаптев стал снимать со стен старинные доспехи, сабли, кинжалы и протягивать их гостю.
Одиссей с огромным интересом и трепетом рассматривал предметы, которые украсили бы собой любое музейное собрание. А некоторые вещи были просто уникальны. Как профессиональный востоковед Луков готов был биться об заклад на все имеющиеся у него личные деньги, что экземпляров, подобных тем, что он держит в руках, на земном шаре может оказаться не более двух-трех. Вот этой кривой сабле с потемневшим клинком, по которому арабской вязью шло выгравированное по давно утраченной технологии изречение из Корана, не менее четырёхсот лет.
Следом в руках восторженного Одиссея оказался большой конный топор-начак с длинной бамбуковой рукоятью. Таким оружием должен был воевать всадник из отборного войска мусульманского Синда, расположенного к западу от реки Инд. Во всяком случае, Одиссей видел фигурку из слоновой кости с очень похожим снаряжением в Кабинете медалей, парижской национальной библиотеки.
А вот эта монгольская сабля, прямая, как меч, в тяжелых ножнах, украшенных золотыми узорами, могла принадлежать самому «свирепому псу Чингисхана» – хану Субэдею. На лезвии имелась соответствующая запись. Клинок ее изготовлен из булатной дамасской стали. Над ним работали безвестные самаркандские мастера тринадцатого века. Прошло двести лет, и сабля Субэдея оказалась у представителя почти истреблённой монголами династии Хорезмшахов – хивинского хана Ширгазы, который прославился в истории коварным истреблением русской экспедиции Бековича-Черкасского.