– Заказчик заранее знает, что в пути не меньше половины «живого товара» придёт в негодность, так что разрешаю вам убить десяток мужчин, чтобы их спутники дрожали от страху. Смотрите, кого слушает это стадо, и в первую очередь выбивайте лидеров. Они потенциальные зачинщики бунта.
Такую инструкцию дал перед началом акции командир моей пятёрки – колумбиец Гомес по прозвищу «Крест на крест». Это был очень толстый огромный человек с водянистыми равнодушными глазами. От него постоянно воняло потом. Мне запомнились пальцы этого человека: короткие, толстые, волосатые и жирные. На всём, к чему он прикасался, оставались жирные отпечатки.
Я уже знал, что на этих руках кровь моего товарища Мирчи Ходжи, и поэтому с каким-то жадным болезненным любопытством поглядывал на колумбийца, подсознательно предчувствуя, что недалёк тот день, когда я поквитаюсь с ним за цыгана.
Под женский вой и детский плач, мы приступили к делу. Вначале человеческая масса, копошившаяся на палубе, никак не желала подчиняться. До сих пор не могу вспомнить, почему толпа не смяла нас в первые же секунды, пока ещё наши пассажиры ощущали себя единой многочисленной силой. Но после того как пираты жестоко убили несколько человек, сопротивление было сломлено: обезумевшие от страха женщины перестали громко кричать, а мужчины покорно опустили головы.
В трюмах были заранее сооружены твиндечные помосты из бамбукового настила, чтобы максимально увеличить полезную площадь помещений. Но каких-либо нар или других спальных мест для рабов предусмотрено не было. Людей трамбовали в грузовые отсеки так плотно (словно шпроты в консервную банку), что им предстояло провести несколько недель плавания, стоя впритирку друг к другу в страшной духоте дневных часов и в холоде тропических ночей. У пиратов была одна задача – загнать в грузовые отсеки как можно больше людей. Некоторые пленники предпочти пытке такого плавания смерть – я видел, как несколько пассажиров бросились за борт. Среди них была даже женщина с ребёнком. Периодически рядом раздавались выстрелы, – это пираты убивали тех, кто пытался сопротивляться или просто недостаточно быстро по их мнению передвигал ногами.
По меткому выражению одного из моих новых «коллег» по разбойничьему ремеслу: «Отныне наше судно превращалось в невольничий „Корабль Ада“»…
Действительно, в те дни я увидел, как в реальности выглядит Ад. Днём находящиеся на палубе невольники страдали от палящего экваториального солнца. Ночами на смену жаре приходили шквальные ветра и дожди. И всё же положение тех, кто находился на палубе, было во сто крат лучше участи рабов, запертых в трюме. Люди внизу ужасно мучались от духоты и страшной тесноты. Многие сходили с ума.
Два раза в день невольники на верхней палубе выстраивались в очередь к раздатчику пищи, чтобы получить свой половник затхлой воды с червями и долгоносиками и горсть риса или заплесневелых сухарей.
В трюм же надсмотрщики просто спускали воду и еду на верёвке, не заботясь о том, чтобы каждый находящийся внизу узник получил свою пайку. Вместе с пустыми вёдрами наверх поднимали трупы скончавшихся в пути людей, которые сразу выбрасывались за борт. Вскоре к трюмам стало невозможно подойти, такая оттуда поднималась вонь – вдобавок ко всем мучениям узников корабельного подземелья в их казематах не было туалетов.
А вот для тех, кто находился на верхней палубе, отхожие места были устроены – узкие деревянные платформы, установленные за бортом корабля. То есть людям приходилось, справляя естественную нужду висеть над водой, вцепившись руками в ограждение борта. Туалетов было только два. Да и то, пользоваться ими разрешено было только несколько часов в день. Поэтому каторжанам приходилось часами ожидать своей очереди.
К чести нового доктора ему удалось доказать капитану, что необходимо и людей из трюмов на короткое время выпускать на верхнюю палубу, чтобы они могли подышать свежим воздухом, размять мышцы и нормально сходить в туалет. И хотя пираты всерьёз опасались, что выпущенных из трюмов рабов потом будет очень сложно загнать обратно в «душегубку», всё же капитан разрешил вечером на один час устраивать такую прогулку. Была также увеличена для всех «пассажиров» ежедневная порция воды и еды. Конечно пираты пошли на эти меры не из гуманизма. Просто в какой-то момент они, видимо, почувствовали, что несут слишком большие финансовые убытки, выкидывая каждый день за борт по нескольку десятков трупов.
Говоря «пираты», я тем признаю и своё соучастие в преступлениях, творимых экипажем «Сан-Франциско». В эти дни мне тоже приходилось выполнять функцию охранника и надсмотрщика. Вот уж не думал, что когда-нибудь докачусь до жизни такой!
Одно могу сказать в своё оправдание: особого усердия в качестве пиратского цепного пса я не проявлял, а делал только то, что мне приказывали. Иногда я даже старался незаметно для «коллег» как-то помочь страдающим людям: передать женщинам с детьми за колючей проволокой что-нибудь из еды или лекарств, провести вне очереди к бочке с водой ослабевшего больного. Одну мать с маленькой девочкой, которая на свирепом дневном солнце потеряла сознание, я сумел с помощью египетского доктора устроить в санчасть.
Только поймите меня правильно. Я не пытаюсь обелить себя, сказать: «Вот, посмотрите, какой я чистенький! Они мучили и убивали, а я по мере сил тайно им всячески противодействовал». К сожалению, большую часть времени я исправно держал под прицелом свою зону ответственности и выполнял всё, что мне говорили.
А мне постоянно твердили: «Будь на стороже! Смотри в оба! Ты должен железом и кровью подавить первые ростки мятежа». «Да какой тут может быть мятеж!» – долго не мог понять я, глядя на людей, низведённых до стояния запуганных животных. И, тем не менее, почти каждый день кого-нибудь из «пассажиров» жестоко убивали на глазах его соплеменников, – как говорили организаторы таких расправ: «в воспитательных целях».
В какой-то момент до меня вдруг дошло, что вооружённые до зубов пираты страшно боятся своих невольников. А иначе, зачем превращать корабельные надстройки в хорошо укреплённые крепости, а спасательные шлюпки предусмотрительно держать вываленными за борт, чтобы можно было мгновенно спустить их на воду. Похоже, бандиты ощущали себя, словно на корабле, перевозящем взрывчатку. И понять их было можно: трудно чувствовать себя хозяином положения на затерянной в океане плавучей тюрьме, когда казематы переполнены тысячами невольников, а охранников лишь жалкая кучка. И вскоре мятеж действительно вспыхнул, правда, подняли его не рабы, а сами пираты…
Лично для меня эпизод с бунтом началась с инцидента, который чуть не стоил мне жизни. После очередного дежурства на верхней палубе я направлялся в санчасть. Дело в том, что мы как-то сразу прониклись с доктором Эмадом взаимной симпатией. За время пиратского плена я страшно устал от одиночества. Порой мне до отвращения не хотелось выходить на палубу или идти в столовую – лишь бы только не видеть лиц подельников! В кают-компании я вообще старался не появляться. От разговоров этих людей мне становилось тошно. Иногда у меня кусок застревал в горле от какой-нибудь шуточки соседа по обеденному столу. Если у постоянных гостей капитанского салона ещё имелись какие-то нормальные человеческие мысли в головах, то, общаясь с рядовыми пиратами, мне иногда начинало казаться что я попал на свалку человеческого отребья со всего света. Мне трудно было представить, что когда-нибудь смогу привыкнуть к этому обществу. Тем охотнее я пошёл на контакт с египтянином.