— А Вы тоже работаете в этой области? — спросила Симона.
Иоланта засмеялась.
— Нет, я работаю здесь, — и она обвела взглядом помещение ресторана.
— Здесь? — удивилась девушка. — Кем?
— Я управляющая, одним словом, хозяйка, у Комарова, владельца этого заведения, а вот и он сам, кстати!
К столу подошел дородный господин средних лет, в дорогом костюме, его безымянный палец правой руки украшал перстень с большим камнем красноватого цвета.
— Бонсуар! — склонил он голову с аккуратным пробором посреди приглаженных черных волос. — Как Вы себя чувствуете у нас?
Его темные глаза внимательно смотрели на разрез блузки Симоны, слегка приоткрывающей не очень большие, но красивые формы.
— Спасибо, мне нравится здесь, — просто ответила девушка.
— Я рад, рад, заходите к нам почаще… — мужская рука с длинными пальцами, покрытыми у изгибов суставов короткими черными волосиками, вроде как непроизвольно легла на кисть красавицы.
Иоланта выразительно посмотрела на хозяина и отвела насмешливый взгляд в сторону.
Там, около сцены, одиноко сидела за столом хорошо одетая, полноватая женщина и, подняв голову, восхищенно смотрела на артистов.
Иоланта знала: Комаров — неисправимый бабник. Его жена, «Комариха», как называли ее между собой работники ресторана, не раз закатывала мужу страшные сцены ревности с битьем многочисленной посуды прямо среди рабочего дня.
Отдельные осколки долетали до посетителей заведения.
Лишь только обещание мужа: «В последний раз!», и «Дорогая, я присмотрел для тебя замечательное полотно!» гасили ярость «Комарихи».
Она, давно приехавшая из СССР по турпутевке и ставшая «невозвращений», имела две основные страсти: живопись и любовь к театру «Роман». Поэтому со своей бывшей Родины она «выписала», а, точнее, уговорила так же не вернуться домой несколько солистов этого театра, обещая тем золотые горы.
Прошло время, и цыгане стали жалеть о своем решении.
Жалованье платили небольшое, к тому же — неаккуратно, и жизнь в «райском» Париже стала им надоедать.
Пару человек, плюнув на все, подались в бега. Возвращаться в СССР было опасно, могли прямо в аэропорту защелкнуть наручники и отправить в Бутырку, поэтому по старой национальной традиции цыгане отправились на подержанном «Рено» в путешествие по Европе.
Оставшиеся потеряли с ними связь и покорно плыли по тихому течению своей эмигрантской судьбы.
Комаров, перехватив взгляд своей главной работницы, недовольно скривил тонкие губы:
«Ишь ты, все то замечает полька эта. Сама недотрога, хочет, чтобы и все такие были…»
Но через секунду они раздвинулись в дежурной улыбке, обнажая ровный ряд ухоженных зубов:
— Как вам черная икра? Свежая, только что из Астрахани! — его взгляд уперся в специальную посуду для этого изысканного деликатеса, нетронутой горкой возвышающейся посреди столика.
— Мерси, еще попробуем! Весь вечер впереди, — улыбнулась Симона, высвобождая свою кисть.
Они быстро обменялись понимающими взглядами с Иолантой.
— Приятного отдыха! — оскалился Комаров. — Надеюсь, еще увидимся с Вами… — многозначительно добавил он, удаляясь.
И в эту секунду Симона неожиданно вспомнила Виктора Одинцова.
Её сознание едва заметным укором уколола мысль: «Как он там? Мы здесь шикуем, сидим за столом с такими изысками, а он? Он…»
Иоланта заметила тень, пробежавшую по лицу красавицы.
— Что-то не так? — недоуменно спросила полька.
— Все хорошо, — слабо улыбнулась Симона, — душно немного, выйду подышать на минутку.
Девушка поднялась, и, сопровождаемая многочисленными мужскими взглядами, вышла на улицу вечернего Парижа.
Уже начало смеркаться, в окнах домов горел свет. Симона достала тонкую сигарету «Vocue», чиркнула зажигалкой, прикурив, отошла на несколько шагов от входной двери ресторана Le Komarov.
Из припаркованной рядом с нею машины вывалились несколько веселых парней и направились к входу.
— Ну, Колян, сейчас погудим! — воскликнул самый высокий из них, голубоглазый блондин, обращаясь к низкорослому брюнету в черной кожаной куртке, на мощной шее которого блестела массивная золотая цепь.
— Ага. Только смотри, Юрок, чтобы снова в полицию не загремели! — отозвался тот.
Компания дружно заржала и скрылась внутри ресторана, громко хлопнув тяжелой деревянной дверью желтоватого цвета.
Симона затянулась сигаретой и уже собиралась выбросить ее в урну, как сзади раздался негромкий возглас:
— Не бросайте, я докурю!
Девушка удивленно обернулась.
Перед ней стоял один из солистов цыганской группы. Ярко красная, цветастая рубаха была подпоясана широким поясом, заправлена в брюки не первой свежести.
— Силь ву пле, мадмуазель! — рука цыгана потянулась к сигарете девушки. Симона передала окурок. Мужчина жадно затянулся, блеснув рядом золотых зубов, и, оправдываясь, проговорил:
— Жена все деньги отбирает, даже на пиво и сигареты не оставляет! Они с «Комарихой» дружат, и та выдает мой гонорар только ей… Эх!
Он как-то безнадежно махнул рукой, быстро докуривая дамскую сигарету.
Симона достала пачку:
— Вот, возьмите еще.
— Спасибо, Вы так добры! — засуетился солист. — Я сразу понял, что Вы — русская!
— Почему? — прищурила глаза девушка.
— По взгляду. По глазам. У русских женщин он какой-то особенный. Добрый, даже чуть наивный.
— Да? Я за собой как-то не замечала! — засмеялась Симона.
— Михаил! — протянул руку цыган. — Бывший солист театра «Роман» в Москве.
— Ах, вот как… — проговорила девушка, — очень приятно. Симона.
Рот цыгана опять блеснул золотом:
— Красивое имя! Но не совсем русское.
— Это я его видоизменила, при рождении родители меня несколько по-другому нарекли, — засмеялась девушка.
Миша не успел задать вопрос, что за имя, как дверь ресторана открылась, и высунувшаяся голова Розы громко проверещала:
— Быстро на сцену! Сколько можно ждать тебя! Комаров уже недоволен!
— Иду, иду! — торопливо затянулся сигаретой цыган. — Извини, работа! — он виновато посмотрел на Симону и юркнул внутрь.
Девушка еще немного постояла на тротуаре, потом вернулась в ресторан. Присев за столик, тут же поймала на себе заинтересованные взгляды той группы парней, что прошли недавно мимо нее.
— Полегчало? — спросила Иоланта.