А тем временем Антон Николаевич вышел из гимназии. Там он показал отменно отличные успехи. Но в чин тогда военных гимназистов не производили, и ему пришлось окончить еще и юнкерское училище. Из последнего он вышел подпоручиком. Кто-то ему предложил поступать не в военную службу, а в жандармский корпус. С чем он, недолго думая, согласился, рассудив, совместно с матушкой, что служба по полицейской части имеет преимущества перед карьерой военного. И так он дослужился до пристава в самой Москве – должность и положение немалые!
В свое время Антон Николаевич женился. Но скоро и овдовел – жена умерла первыми же родами, оставив ему дочку.
Как и предполагала Капитолина Антоновна, Антон Николаевич, встав на ноги, стал настоящим покровителем для своих близких. Будучи, по сути, главою семьи, он не только не ущемил в правах престарелую матушку, напротив, устроил порядки в доме таким образом, чтобы выглядело, будто глава всему по-прежнему Капитолина Антоновна. Тане вначале удивительно было видеть, как Антон Николаевич почтительно, с готовностью немедленно ей чем-либо услужить вскакивал с места, когда его старушка-мать входила в комнату.
Где-то на третий день после свадьбы, когда Таня еще не обвыклась на новом месте, к ней, довольно рано утром, по ее понятию, явился лакей Капитолины Антоновны и доложил, что барыня хочет теперь видеть ее у себя.
Таня вошла к Капитолине Антоновне в пеньюаре, который ей лично выбрала Наталья Кирилловна Епанечникова в Джамгаровском пассаже. Волосы ее вовсе не были убраны и спадали темными волнами на все стороны, как у русалки. Капитолина Антоновна с минуту смотрела на невестку через лорнет, очевидно, изучая ее наружность. Затем она лорнетом же показала Тане на пате.
– Ты, матушка, гимназию окончила нынче, слышала? – для чего-то спросила Капитолина Антоновна.
Таня подтвердила.
– А что же, у ученых теперь стало принято спать до восьми утра? Для чего ж было учиться? Неужто чтобы сны слаще снились?
Таня поняла, что ее отчитывают за леность. Но прежде подобных упреков она не знала даже от чрезмерно взыскательного отца. Потому что ленивой-то, по правде сказать, не была. Об этом свидетельствовала хотя бы ее блестящая успеваемость в гимназии. Таня собралась уже что-то ответить в свое оправдание, но вспомнила мамино наставление: прежде чем что-либо возразить свекрови, непременно помолчать минуту и подумать – не будет ли это дерзостью? И даже если не будет, то все равно лучше, по возможности, не отвечать. Так она и поступила теперь.
Похоже, Капитолине Антоновне такое поведение невестки понравилось. Она едва заметно улыбнулась.
– Чай уже пила? – подобрела и старая барыня в ответ. – А то давай со мной. Я ради такого случая еще попью.
– Я пью кофе по утрам, – ответила Таня, не подозревая, что это может не понравиться собеседнице.
– Кохвий?! – воскликнула Капитолина Антоновна. – И что это вы взяли моду пить кохвий? Надо пить чай! Антоша вон тоже завел моду пить шоколад, будто француз какой! Ну да ладно, ваше дело. Ты мне расскажи-ка, Татьяна Александровна, чем заниматься-то собираешься? – продолжала расспрашивать барыня. – Без дел-то сидеть – со скуки помереть! истомиться хуже каторги!
– Но чем же мне заняться? – осторожно, верно опасаясь, как бы ей после всех неудачных ответов не разбудить еще худшее лихо, заметила Таня. – Право, не знаю…
Но лихо именно было разбужено.
– Она не знает, чем заняться! – Капитолина Антоновна будто обрадовалась такому ответу. – Я, матушка, не ослышалась? Ульяна! Ирина! – Она позвонила в колокольчик. – Сюда! Скорее! Вы слышали? – она не знает, чем заняться! Вот новость!
В комнату, почти сразу, словно они ждали за дверью зова матери, вошли дочери Капитолины Антоновны – дамы лет по пятидесяти, – гладко причесанные и в одинаковых темных, наглухо застегнутых до подбородка платьях, похожие на учительниц гимназии. Они остановились, едва переступили порог, не смея даже подойти к свободной козетке, пока родительница не укажет им на нее. Но Капитолина Антоновна была так потрясена словами невестки, что даже забыла предложить дочерям садиться.
– Нет, вы только посмотрите! – взывала она к свидетелям. – Теперь замужняя дама не знает, чем заняться! У меня было триста душ рабов, и я при них работала по шестнадцати часов, а спала по шести! А у тебя, матушка, ни души в прислуге, и ты не знаешь, чем бы заняться… Вот это дожили!
– Я готова исполнять любую работу… – Таня, стараясь говорить покорно, повторила еще одно мамино наставление. – Могу учительствовать в классах…
– Учительствовать в классах… – чуть ли не брезгливо передразнила Капитолина Антоновна. И вдруг опять спросила будто ни с того ни с сего: – Ты вот рубашку-то сама шила или маме работу задала? – Она кивнула на ажурные кружева, надетые на Тане.
– Нет, купили в пассаже на Кузнецком, – ответила Таня. И, не подозревая, какую бурю негодования могут вызвать у собеседницы ее слова, добавила: – Это из Парижа.
– Из Парижа?! – чуть не подпрыгнула в кресле Капитолина Антоновна. – Ах ты батюшки! Святые угодники! Рубашка – из Парижа! – Она, изображая изумление, посмотрела на дочерей. – А халат что же, из Лондона выписывать? Так, может, будем тогда и овес лошадям завозить из Вены? А дрова – из Берлина?! А что? – может, прусские жарче горят? Вот так, девоньки, – сказала она дочерям, – теперь приданого не шьют. Это мы с вами да с Дашей и Дуней ночи напролет сидели – шили им рубашки с платьями. А теперь из Парижев все! Ну довольно пустые разговоры вести! – распорядилась Капитолина Антоновна. – Ты слышала, матушка, война теперь?
Таня кивнула головой.
– Слава богу, это ей известно. Япошку-то мы почти что разбили, да он уперся, мира пока не просит. А уж зима не за горами. Ну, зимой-то русский – первый воин! Тогда уж ему выйдет натуральный извод. Япошке этому. Жалко его, – вздохнула Капитолина Антоновна, – говорят, маленький всё человечек-то. Поэтому будем к зиме готовиться! – приказала она всем присутствующим, и прежде всего, конечно, Тане. – Будем солдатушкам белье теплое шить. Да ты шить-то умеешь ли? – Капитолина Антоновна опять поглядела в лорнет на Таню. – А то еще придумаешь исподнее солдатское на Кузнецком покупать. Чтобы из Парижа!
Таня заверила свекровь, что швейное мастерство ей знакомо.
Тут в комнату вошла Наташа – дочка Антона Николаевича. Наверное, она услышала бабушкины восклицания и поинтересовалась узнать: что за шум? по какому поводу? Наташа вошла и сразу сообразила, что здесь происходит: новый член семьи имеет честь познакомится с норовом старейшины – своевольной помещицы.
– Что за дознанье тут? Не квартира, а прямо участок! – притворно строго сказала Наташа. Она подошла к Капитолине Антоновне и поцеловала ее в щеку. – Сразу видно, достойная родительница полицейского! Бабушка! будет мучить человека!
И не дожидаясь, пока Капитолина Антоновна что-то ответит, Наташа подошла к Тане и, взяв ее за руку, потянула к двери.