– Не попробовать – а именно поджечь! И немедленно! – ответил Гецевич. – Нынче же ночью. Где мы встречаемся? Во сколько?
– Нынче-то никак не выйдет, – отвечал Братчиков виновато, будто оправдываясь. – Тут надо приготовиться. Завтра вот керосину припасем. Тогда уж можно и того… А тем временем наши товарищи, – он кивнул головой на кого-то из соседей по столу, – съездят туда на разведки и выяснят: как там обстоят дела? где самые шпалы? как охраняются?..
Лиза сидела рядом и слышала все, но, чтобы не смущать Братчикова тем, как она молча вникает в их разговор, делала вид, что вовсе и не слушает собеседников. Она блуждала взглядом по сторонам, будто интересовалась всею этою провинциальною трактирною эстетикой: аляповатыми расписными блюдами и примитивными картинами в тяжеловесных рамах, развешанными по стенам, какими-то глиняными горшками на полках, медвежьим чучелом у входа.
Но вдруг она наткнулась на чей-то взгляд, заставивший ее смешаться, потеряться, – так бывает, когда сталкиваешься с лицом вроде бы знакомым, но не сразу припоминаешь, кто это именно. Лиза опустила голову, напряженно перебирая в памяти всякие близкие и не очень лица, будто листая альбом с фотографиями. И… вспомнила.
Заговорщики тем временим всё, что следовало, оговорили и распрощались. Гецевич встал и помог подняться своей даме.
Когда они пробирались между столами к выходу, Лиза еще раз, будто невзначай, поглядела в сторону знакомца: да, несомненно, это был он! Но что это значит? Почему он здесь и в таком виде? Ничего не понятно!
Наученная за месяцы подпольной работы тому, что всем замеченным подозрительным, странным надо немедленно делиться с товарищами, чтобы вовремя и сообща предупредить последствия, Лиза рассказала об этом случае Гецевичу, едва они отошли на некоторое расстояние от трактира.
– Это отец моей подруги по гимназии – господин Казаринов. Но он какой-то крупный чиновник, чуть ли не статский генерал. Я наверно знаю. Почему же он в таком виде… как извозчик?! в этом захолустном трактире?!. И главное, почему он вообще здесь – в Иркутске? Это все очень странно… – говорила Лиза.
– Ты не ошиблась? – заинтересовался новостью Гецевич. – Так и он тоже тебя узнал?
– Ничуть не ошиблась. Он сколько раз приходил к нам в гимназию. Да и Таня – дочка его – вылитая папа. Но едва ли он меня узнал. Потому что, кажется, не было случая, чтобы я могла ему запомниться. Руку разве целовал мне как-то. Так он многим девушкам целовал ручки, когда бывал в гимназии… Любезный такой был с ученицами. Очаровательный. Но мы в классах все были одинаковые, как инокини: черные фартуки, платья до паркета, и на голове ни единого вольного локонка.
– Уж случайно не за тем же самым он здесь, зачем и мы?.. – отозвался Гецевич скорее в шутку, нежели всерьез. Но он вспомнил содержателя их кружка – Старика. И подумал: если крупный капиталист – революционер, почему бы таковым не быть генералу? Кто их разберет этих чудных…
Через четверть часа они уже были в гостинице. Когда Гецевич с Лизой скрылись за дверьми, к подъезду неторопливо подъехали санки с седоком в меховой шапке и в безразмерной шинели с поднятым воротником. Выглянув одним глазом из-за воротника, седок прошептал:
– А бог-то есть! Есть! – И тут же приказал извозчику: – Давай назад в трактир. Пошел, пошел.
В назначенном ювелиром месте встречи – трактире Побережникова – Александр Иосифович появился намного раньше установленного срока. Человек по природе осмотрительный, теперь, пробираясь тайком из Маньчжурии в Россию, он вообще стал осторожный и чуткий, как лесной зверок. Прежде чем где-либо появиться, куда-то войти, он некоторое время наблюдал за этим местом, оценивал, примечал, как перед визитом к ювелиру: нет ли там или поблизости чего подозрительного? Вот и в трактир он пришел заблаговременно, чтобы осмотреться, а заодно отведать омулька да попить чаю с бубликами. Кстати, за время странствий ему пришлось и поголодать. И только теперь, когда у него завелись кое-какие средства, он мог позволить себе этакую мужицкую – из соображений конспирации! – пирушку.
Александр Иосифович сидел, сгорбившись над столом, старательно чавкал и поминутно облизывал пальцы. До встречи с ювелиром оставался еще целый час. В это время в трактир вошли двое – интеллигентного типа брюнет и с ним девушка в красивой каракулевой шапочке. Такого рода посетителей в трактире больше не было. Присмотревшись к девушке, Александр Иосифович едва не поперхнулся: лицо ее показалось ему знакомым. Ему не много потребовалось времени, чтобы вспомнить, кто это такая, – память на лица, как и вообще на всё, у господина Казаринова была отменная! Он вспомнил, что это одна из Таниных подруг, – он не однажды видел ее в гимназии, да и домой к ним она как-то заходила, – а именно та самая Тужилкина, из-за которой тогда весь сыр-бор и разгорелся.
Сделав это важное открытие, Александр Иосифович задумался: что еще за сюрприз преподносит судьба? какова может быть польза от такой встречи? нужна ли ему вообще эта бывшая дочкина товарка? И если не нужна, то для него нет никакой надобности быть узнанным. Но, может быть, после всех пережитых неприятностей ему наконец выпадает некий счастливый случай? награда за прежние страдания? Тогда, наоборот, следует как-то объявиться ей. На всякий случай до окончательного принятия решения он отвернулся и еще больше сгорбился над столом.
Ее зовут Лиза, вспомнил Александр Иосифович, Лиза Тужилкина. Это она тогда весной подвернулась ему под руку и сделалась в глазах Татьяны презренною доносительницей, когда пришлось на ходу придумывать, как бы предотвратить беду, могущую произойти по дочкиному легкомыслию. А заодно и самому оправдаться за свою подозрительную осведомленность в случившемся.
Еще Александр Иосифович припомнил, – вроде был такой разговор? – что с этой мадемуазель вышло какое-то приключение: не то ее арестовали? не то сама ушла из дома? Одним словом, пропала. И вот она самая встречается ему в далекой Сибири в компании типичного еврея. Что бы это могло значить? Во всяком случае, они здесь не в свадебном путешествии. Какие-то непраздные, очевидно, мотивы вынудили странную парочку приехать в прифронтовой, по сути, Иркутск, где в теперешнюю пору еврейская наружность столь же подозрительна, как наружность японская.
Александр Иосифович искоса подглядел, как Лиза с Гецевичем прошли через весь зал и сели за стол к подгулявшим рабочим, что уже само по себе вызывало недоумение. Но еще большее недоумение у наблюдательного очевидца должно было вызвать поведение Лизиного кавалера: тотчас оставив вниманием свою даму, он, будто со старым знакомым, увлекся беседой с одним из бывших за столом посетителей – пожилым усачом, – причем, даже не слыша их слов, но по одной только манере разговора, Александру Иосифовичу отчетливо бросилось в глаза, как начальственно Лизин спутник держит себя по отношению к старшему собеседнику – будто взыскивает с него.
Мгновенно прокрутив в голове возможные причины такого поведения московской знакомицы и ее сопровождателя, а также самого их чудесного явления здесь, Александр Иосифович пришел к определенному выводу, каковой не только не препятствовал ему быть узнанным Лизою, но даже, напротив, побуждал теперь открыться ей, суля какие-то небезынтересные последствия.