Но каким образом это можно было ему осуществить? Он не мог рискнуть даже домой заглянуть! даже хотя бы позвонить по телефону Екатерине Францевне! Показаться лично чревато быть узнанным швейцаром и прислугой. А телефонировать супруге, убежденной, что его нет в живых, – это значит произвести дома натуральный переполох и все равно, таким образом, выдать себя. Если ему и объявляться кому-то в Москве, подумал Александр Иосифович, то это должен быть человек не менее, нежели он самый, заинтересованный в сохранении его инкогнито.
Таким человеком, по мнению Александра Иосифовича, являлся старший сын купца Дрягалова – тот убогий калечный, бывший у него в некоторой зависимости, ловко самим господином Казариновым и надуманной. Мартимьяном, кажется, его величали, припомнил Александр Иосифович, имя-то какое! я б лакея с таким именем не нанял! Но как с ним свидеться, с этим Мартимьяном? заявиться домой? – московский адрес Дрягаловых Александр Иосифович узнал не далее как нынче утром, когда они с Рвотовым выясняли, куда именно им посылать человека с запиской и визитною карточкой, – но нет! вариант совершенно неподходящий! а вдруг там окажется младший сын Дрягалова – еще один участник манчьжурских событий и непосредственный свидетель деяний Александра Иосифовича! – и тогда, как говорится… лучше было бы ему не родиться!..
Размышления о старшем болящем сыне Дрягалова навели Александра Иосифовича на еще один незабываемый образ – Мартимьянова знакомца Сысоя, сослужившего ему прошлым летом одну деликатную службу. Этот-то уж совсем никак не может быть заинтересованным в моем разоблачении, ибо это и его разоблачение с каторгой одновременно, подумал Александр Иосифович и усмехнулся: неужели он дожил до того, что самым надежным в сложившихся обстоятельствах, единственным, кому он может довериться, человеком является убийца, душегуб, cave furem [34] , как в Древнем Риме написали бы ему на самом лбу?!
Мешкать было некогда – Александр Иосифович поспешил на Зацепу. Он забыл уже, как звали домовладельца, у которого квартировал Сысой, но, прекрасно зная Москву, мог найти любой дом, где когда-то бывал, и с закрытыми глазами.
По дороге, закутавшись чуть ни с головой в шубу, Александр Иосифович с любопытством разглядывал город, в котором не был уже больше года. От Большой Московской, где пожелал остановиться Рвотов, до Зацепы по прямой пути было не так много. Но через Москворецкий мост извозчик не поехал, сказав, что-де все одно солдаты не пропустят, а повез Александра Иосифовича до самого Новоспасского и уже там переехал в Замоскворечье по замерзшей и запорошенной Москве-реке.
По дороге никаких особых примет восстания Александр Иосифович не заметил: хотя откуда-то и доносились отдельные выстрелы, Гончары с Таганкой казались вообще не охваченными беспорядками, равно как и Кожевники, в которых кое-где попадались какие-то жалкие подобия баррикад, а вернее, просто раскиданный хлам, но повстанцев при этом хламе как будто не было. Впрочем, не было видно и полицейских, – а вот это свидетельствовало о чем-то происходящем, необыкновенном! Зато сама Зацепа оказалась перегороженною довольно основательно. И Александру Иосифовичу пришлось отпустить извозчика, не доезжая вокзала, и дальше идти самостоятельно. Здесь ему наконец впервые пришлось свидеться с повстанцами. Он смело направился к низкорослой баррикаде, составленной из кадок и досок, и на вопрос – кто такой и куда? – Александр Иосифович, изображая муки зубной боли, ответил, что идет к дантисту Зильбельтруду – такой действительно принимал на Зацепе. На шпиона господин Казаринов вроде бы похож не был, на черносотенца тоже. Его вообще по внешнему виду теперь нельзя было отнести ни к какому сословию, ни к какому состоянию, или, вернее, при желании, если подойти предвзято, в нем можно было разглядеть любое состояние и сословие – от дворянина до крестьянина, от интеллигента до приказчика. Но, расчувствовавшись немощью одинокого прохожего, повстанцы не стали особо доискиваться до него.
Александр Иосифович без труда разыскал дом, куда он приходил полтора года тому назад. Обыватели в доме, как пуганые вороны – куста, боялись всякого визитера, всякого стука в дверь, всякого шума под окнами. И Александру Иосифовичу не без труда удалось расположить к себе их и добиться, чтобы ему отворили и выслушали.
Узнав, что незваный гость ищет сапожника Сысоя, жильцы насторожились: тревожно переглянувшись, они с недоверием и опаской стали всматриваться в визитера. Но у Александра Иосифовича на такой случай был припасен ловкий прием: он с глуповатою улыбкой простака объявил, что еще в прошлом году одолжился у сапожника четырьмя целковыми с полтиною и вот теперь пришел возвратить долг. Обычно такие намерения принимаются противною стороной очень даже положительно. Напротив же, если заявить, что пришел получить с кого-то по долгам, то можно навлечь на себя недовольство не только должника – это само собою! – но и его окружения, предположим, соседей, как в данном случае. Узнав, с какими именно интересами явился незнакомец, обыватели в доме действительно отмякли.
Прежде всего, они посоветовали Александру Иосифовичу передать деньги им самим, потому что-де Сысоя нет и, скорее всего, никогда не будет уже здесь, а если появится его бывшая сожительница – жильцы побожились, – они все до последней копейки вернут ей. Пришлось Александру Иосифовичу отсчитать попечительным домовладельцам четыре с полтиною. Но то, что он узнал затем от них, с лихвой окупало его затраты. Он бы за такие сведения не пожалел и большего вознаграждения.
Получив деньги, домовладельцы стали наперебой рассказывать Александру Иосифовичу, как прошлой осенью к ним нагрянула полиция во главе с крупным чином, и их квартирант-сапожник был арестован. Его обвинили ни много ни мало, как в смертоубийстве! Оказывается, он еще летом убил сторожа на даче у известного миллионщика Дрягалова, – ограбить, верно, хотел! И после этого почти полгода спокойно жил здесь бок о бок с порядочными людьми, которые ни ухом ни рылом, как говорится, о том, что у них под крышей квартирует душегуб и головорез! Он так и остался бы нераспознанным, если бы не этот ухватистый, дотошный полицейский начальник – подумал, как все дело было, прикинул, смекнул да и взял молодца под цугундер.
Александру Иосифовичу самому смекалки было не занимать. Да и юридическое его образование кое-чего стоило. Он знал, что преступления, раскрытые спустя столь продолжительное время, раскрываются, как правило, случайно, а вернее сказать, попутно с еще каким-нибудь расследованием. Этот ухватистый полицейский чин, наверное, что-то распутывал, потрошил какое-то, может быть, смежное дело и вышел на сапожника. И хорошо еще, если только на него одного! – какая-то смутная догадка промелькнула в голове у Александра Иосифовича, нечто этакое невразумительное…
Изобразив неописуемый восторг от услышанного, он поинтересовался: а что же это за гений сыска такой? что за гроза, за бич божий для всех преступников и злодеев объявился, на наше счастье?
Домовладелец наморщил лоб, силясь, верно, что-то вспомнить. Затем, показывая, что ему пришла счастливая догадка, восторженно поднял вверх палец. И быстро зашлепал своими обрезанными сапогами куда-то в комнаты. Через минуту он вышел с бумажкой, поднес ее к самым очкам и торжественно прочитал: Рогожской части пристав Потиевский!