Александр Иосифович поднял бокал выше прежнего, кивнул плавно, как истый кавалер, каждой из сидящих за столом дам, в том числе и дочери, и выпил вино до дна. M-lle Рашель и Екатерина Францевна сделали по несколько маленьких глоточков. А Таня из познавательных соображений отпила целых полбокала, совсем не поняла, в чем же прелесть этого знаменитого пития, но продолжать свои опыты постеснялась и равнодушно, с видом, что это ее нисколько не интересует, отставила бокал с недопитым вином.
– Вы очень хорошо знаете аршитектюр, Александр Иосифович. Это правда, – имея в виду польстить ему, сказала m-lle Рашель.
– Архитектуру?.. – не сразу и сообразил Александр Иосифович, что француженка нимало не поняла его изощренного иносказания. К счастью, улыбка ему не изменяла в подобных обстоятельствах. Даже и догадавшись, наконец, что его ораторские усилия оказались не понятыми, он продолжал так же непринужденно, как ни в чем не бывало, улыбаться.
– Да, да, архитектюр! – радостно поправилась m-lle Рашель.
– Да, знаете ли… слушал кое-какие лекции по данному предмету, читал Барберо… – вынужден был Александр Иосифович сделать вид, будто архитектура только и владеет теперь всеми его помыслами.
Но, заметив, в каком положении оказался муж, сию же секунду на выручку ему пришла Екатерина Францевна. Рискуя заслужить от m-lle Рашель совсем уж нелестный для нее комплимент по поводу своей недюжинной компетенции в кулинарной области, она сказала:
– Мадемуазель Рашель, не изволите ли отведать этого рябчика в сметане? Мы специально по случаю вашего приезда велели его приготовить.
– А уж Никита, наш повар, когда узнал, что его мастерству предстоит держать экзамен перед таким утонченным вкусом, как ваш, мадемуазель Рашель, постарался прямо-таки на славу, – с благодарностью посмотрев на супругу, подхватил Александр Иосифович. – Превзошел, как у нас говорится, самого себя. У них ведь, знаете, как заведено, у прислуги: своим господам можно и вполсилы служить, но уж для гостей разбиться горазды, ради похвальбы одной.
– Разбиться? – но поняла m-lle Рашель.
– Ну, то есть, особенно постараться, – объяснил Александр Иосифович.
– Да, слуги должны быть очень усердными и хорошо делать все, – согласилась француженка. – У князей М. слуги не были ленивые. Я правильно говорю? – обеспокоилась она за свою русскую речь, – не были ленивые?
– Совершенно верно, – успокоил ее Александр Иосифович. – А расскажите, мадемуазель Рашель, как вы занимались с княжнами? Если не ошибаюсь, княжон М. зовут Наталья и Мария?
– Да-а! Мари и Натали. Как они любили меня! О-о! Когда я ушла от них – ушла из службы, – с ними сделалась меланхолия. Бедные девочки! Им очень не хватает меня… – Голос m-lle Рашель дрогнул.
– Ну еще бы! – тоже с чувством сказал Александр Иосифович. – И все же, хотелось бы узнать, хотя в общих словах, как устроен был ваш воспитательный метод? Вы, вероятно, беседовали с княжнами на различные эстетические предметы, там: о поэзии, искусстве, философии, рассказывали им многое?
– Да-а! Да-а! Мы читали стихотворения и произведения литературы. Мы смотрели много эстампов. Мы слушали много произведений музыки. Княжна Мари очень хорошо играет на фортепиано, а княжна Натали очень хорошо играет на фортепиано и поет. И княжна Мари тоже очень хорошо поет. Это правда. Это настоящая маленькая Гранд-опера. – M-lle Рашель, кажется, готова была прослезиться. – Как им не хватает меня!.. – повторила она свою сожалительную реплику, которую понимать следовало, наверное, как сетование на то, что, наоборот, ей, m-lle Рашель, не хватает ее любезных воспитанниц, княжон М.
Все это так и поняли. Причем Александр Иосифович в утешение ей сказал:
– Я очень хорошо понимаю ваши чувства, мадемуазель Рашель. Действительно, привязавшись к чему-либо всем сердцем, очень тяжело затем с этим расставаться. Как вы, должно быть, страдаете! Как убиваетесь!
– Убиваетесь? – с некоторою тревогой спросила m-lle Рашель.
– Ну да. Конечно. Убиваться – означает по-русски переживать о чем-нибудь очень сильно, – объяснил ей опять Александр Иосифович.
– Да. Это правда, – вздохнула m-lle Рашель. – Я убиваюсь! Я очень убиваюсь!
– Мадемуазель Рашель, – сказала Екатерина Францевна, несколько уязвленная ностальгией француженки по прежней службе, – может быть, расстройство ваших благородных чувств умерится, хотя бы отчасти, если вы узнаете, что наша Танечка тоже играет на фортепьянах и, смею утверждать, совсем недурно поет. И думаю, скоро вы сможете в этом сами убедиться.
Таня знала, что на подобные слова ей следует реагировать каким-либо выказыванием своей скромности. Если уж не краской неловкости на лице, то хотя бы смиренно опустить глаза. Покраснеть, она почувствовала, у нее уже не получится, потому что она и без того вся давно зарумянилась от выпитого вина, и Таня только опустила глазки.
Ей прежде никогда не случалось испытывать опьянения. То есть быть пьяною в прямом значении этого слова. И теперь Тане казалось, что она именно пьяна. Во всяком случае, полбокала вина вполне могли бы стать причиной того, что она решительно не была в состоянии уловить логическую нить этого редкостного суемудрия взрослых. Что за бессвязная беседа? О чем идет речь? Вздор какой-то. В конце концов, Таня оставила пытаться их понять. Ей не хотелось утомлять голову ни вниманием к разговору, ни какими-нибудь еще размышлениями. Она, как умела иногда это делать, совершенно отключилась и лишь отрешенно тыкала вилкой в закуски.
Ужин затягивался едва ли уже до неприличного. M-lle Рашель нашла Никитиного рябчика весьма добросъедобным изделием. А слова Екатерины Францевны о том, что рябчик приготовлен «по случаю ее приезда», она истолковала, как «для нее». И теперь заканчивала с этим блюдом. Екатерина Францевна и Александр Иосифович вынуждены были делать вид, что и они ужинают. Причем Александр Иосифович еще и развлекал m-lle Рашель, как говорится, словом крылатым.
Из передней донесся звонок. Новое явление, как в пьесе, приходилось кстати. Все, и Таня откровеннее других, предвкушая окончание затянувшегося действия, с облегчением и с деланою озабоченностью зашевелились. Хотя в это время Казариновы обычно никого не принимали. И в другой бы раз им было впору встревожиться. Но не теперь.
Поля пошла открывать. Когда она возвратилась в столовую, ее взгляд растерянно блуждал между Таней и Александром Иосифовичем. Девушка словно бы мучилась выбором, к кому из них отнестись. Наконец, она приняла решение и сказала, обращаясь к Александру Иосифовичу:
– Там мадемуазель Лена пришла…
Александр Иосифович вначале деловито нахмурился, вроде как бы даже оскорбляясь этим визитом. Но затем отмяк и великодушно велел проводить Леночку к себе в кабинет. Он еще помедлил немного оставлять трапезу. Посидел, что-то там сказал, попил неторопливо «боржома», причем многообещающе посматривая на дочку. И, только выждав время, поднялся и с извинениями вышел. А m-lle Рашель он еще добавил: