На Преображенском кладбище находится церковь, подобной которой, возможно, нет больше нигде в мире. В ней одновременно молятся верующие двух конфессий — старообрядцы и православные. Это Успенская церковь в Никольском монастыре. Построена она была еще И. А. Кавылиным. Но в 1854 году, вместе со всем монастырем, царской волей ее отобрали у старообрядцев и передали т. н. единоверцам. Это религиозная группа в Русской православной церкви возникла, как компромисс официальной церкви и староверов: отправляя богослужебный чин по старому обряду, единоверцы получали священников, рукоположенных православными архиереями. Единоверцы, естественно, могли служить литургию. Поэтому они пристроили к бывшему до того без алтаря Успенскому храму апсиду и установили там престол. Освятил его сам митрополит Московский Филарет (Дроздов). После революции этот храм оказался в руках у обновленцев — псевдорелигиозной организации, имитирующей православные богослужебные обряды. И тогда старообрядцы выкупили у обновленцев часть этого храма и немедленно отгородились от них стеной. Но выкупили они именно ту часть, где был алтарь, который им — старообрядцам-беспоповцам — не нужен. А у обновленцев осталась трапезная, в которой, как во многих храмовых трапезных, имелся придел. Казалось бы, все должно быть наоборот: если уж делиться, то старообрядцам — трапезную, а обновленцам — собственно храм-четверик с апсидой. Затем обновленческая часть храма, по вхождении этой организации в РПЦ, отошла Московской патриархии. И теперь там обычный православный приход. С 1963 по 1975 год в нем служил известный московский священник и религиозный писатель отец Дмитрий Дудко. Для тех лет проповеди батюшки были необыкновенно смелые: то, о чем стали говорить лишь в конце 80-х, он открыто говорил на двадцать с лишним лет раньше. К нему съезжались люди со всей Москвы. И — что удивительно! — послушать его нередко заходили и соседи-старообрядцы.
Старообрядческая же часть храма с непривычки кажется очень необычной. И, прежде всего, именно тем, как ни странно, что там есть алтарь. Конечно, темные лики древнего письма, которыми завешаны в храме все стены с пола до потолка, впечатляют своей торжественной суровостью. Но недоумение и даже какой-то мистический трепет вызывает иконостас с царскими вратами, которые никогда не открываются и за ненадобностью заделаны во всю ширину неким подобием аналоя. В представлении православного человека царские врата — это дверь, через которую он сообщается с Богом, и понятно, какое ощущение может испытывать православный верующий, когда видит эту дверь, замурованной наглухо. Но это уже, как говорится, чужой устав.
Так и живут два прихода разных верований в одном храме. Любопытно видеть, как в праздники к храму идут очень непохожие друг на друга богомольцы — староверы и православные. Одни — это обычные люди, каких видишь повсюду. Другие же будто явились из глубокой старины: мужчины все с длинными бородами, иногда в косоворотках, а женщины в юбках до земли, с головой, покрытой платом однообразного строгого фасона. И те, и другие подходят к общему их храму и расходятся по своим дверям.
На рубеже XIX–XX веков в Москве появилось сразу несколько новых кладбищ: они были устроены с внешней стороны стены некоторых московских монастырей, в которых к тому времени хоронить умерших уже было практически негде. Тогда на южной окраине Москвы, у стены обширного Донского монастыря была огорожена территория, равная приблизительно монастырской. На ней архитектор З. И. Иванов построил в 1904–1914 годах церковь Серафима Саровского и Анны Кашинской. Причем под церковью архитектор предусмотрел обширные пространства — сорок склепов для особо почетных и состоятельных покойных. И вот благодаря этой-то архитектурной особенности Серафимовского храма судьба и самого храма, и всего нового Донского кладбища оказалась самой необычной среди всех московских храмов и кладбищ. Но об этом в свое время.
К концу XIX века кладбище Донского монастыря сделалось одним из самым престижных в Москве. Естественно, и новая его территория, особенно на первых порах, считалась местом погребения для избранных. Это впоследствии некоторых великих отсюда даже стали переносить на Новодевичье, будто им не по чину было лежать в замоскворецкой глуши. А когда-то Донское — и монастырское, и новое — по своему значению ничем не уступало кладбищу в Хамовниках.
В 1910 году на новом Донском был похоронен председатель первой Государственной Думы Сергей Андреевич Муромцев, профессор гражданского права Московского университета, один из основателей главной партии российских либералов — конституционно-демократической. На выборах в первую Думу кадеты получили большинство мест, поэтому и председателем был избран кадет. Но любопытно, что за Муромцева Дума проголосовала единогласно. А ведь в ее составе были депутаты — категорические противники программы кадетов. Но, видимо, авторитет Муромцева был настолько высок, что его избрали, невзирая на партийную принадлежность. Впрочем, впоследствии, когда Дума начала свои занятия, умеренный центрист Муромцев уже сделался неудобным председателем для радикалов и подвергался критике и «справа» и «слева». Первая Дума провела всего 40 заседаний, с 27 апреля по 8 июля 1906 года, — и была досрочно распущена манифестом государя, в котором, между прочим, говорилось, что «выборные от населения, вместо работы строительства законодательного, уклонились в не принадлежащую им область». Царь имел в виду думский аграрный проект, согласно которому значительная часть земель должна быть отчуждена у помещиков в пользу крестьян за выкуп «по справедливой оценке». Конечно, этот проект не мог не вызвать резонанса в обществе. И на Думу была также возложена ответственность за прошедшие крестьянские выступления. Тогда депутаты, во главе с Муромцевым, выпустили воззвание, призывающее граждан к саботированию любых государственных программ — службы в солдатах, уплаты податей, покупке ценных бумаг и т. д. Подписавшие это воззвание получили в результате по три месяца тюрьмы. Правительству такая мера была необходима для того, чтобы эти депутаты не смогли принять участия в выборах в следующую Думу. Но вторая Дума и без них оказалась еще радикальнее первой. А профессор Муромцев, «первый гражданин России», как его тогда называли, так и отсидел весь свой срок в Московской губернской тюрьме — в знаменитых «Каменщиках». К политической деятельности он больше не возвращался. Следуя вернувшейся в Россию в начале ХХ века моде на масонство, С. А. Муромцев тоже подался в вольные каменщики. Но за год до смерти он вышел из ложи, что бывает у масонов вообще-то чрезвычайно редко.
Могила С. А. Муромцева — это, может быть, самое величественное, после мавзолея, надгробие в Москве. Выполненное по проекту Ф. Шехтеля, оно представляет собою довольно большую площадку, замощенную гранитными плитами серого цвета со строгой гранитной же стеной на заднем плане. У самой стены, на высоком постаменте, стоит бронзовый бюст С. А. Муромцева работы Паоло Трубецкого, автора известного «конного» монумента Александру III в Петербурге.
В дни работы Думы, когда С. А. Муромцев входил утром в Таврический дворец, рослый швейцар принимал у него пальто, котелок и трость. Мог ли председатель предполагать, что автор его будущего надгробного изваяния — Паоло Трубецкой — будет делать скульптуру и с этого человека? По иронии судьбы именно этот могучий отставной гренадер послужил Трубецкому натурщиком, по которому он позже лепил государя Александра Александровича.