Сиффрин шепотом повторял напев, и слова кружились и таяли в облаках тумана.
«Что было видимым, теперь невидимо; что ощущалось, становится неощутимым…»
Я прижала уши к затылку и изумленно вытаращилась, когда Сиффрин начал истаивать прямо на синем полу. Краем глаза я улавливала очертания его тела, но, когда поворачивалась и смотрела в упор, рыжий лис пропадал из виду. До меня лишь доносился его чуть слышный голос, но определить точно, откуда он звучит, было невозможно. Он словно отталкивался от стен и кружил по помещению, надо мной, подо мной… Голос Сиффрина был везде. Так это и есть истаивание? Я растерялась куда сильнее, чем ожидала. Неужели мыши полевки именно так себя чувствуют, когда на них охотится этот рыжий лис?
Я развернулась, принюхиваясь к воздуху. Сиффрин был рядом, так близко, что я почувствовала его дыхание на своей шее.
«Что было костью, сгибается; что было мехом, стало воздухом».
Эти слова отдавались у меня в ушах, искажаясь и извиваясь во мне.
– Хватит! – взвизгнула я, тяжело дыша. – Ты где?
Я пробежалась по небольшому кругу, всматриваясь в пустую комнату.
Голос Сиффрина как будто свалился прямо с неба:
– Все это просто иллюзия.
Я глубоко вздохнула, стараясь совладать со страхом. Пайри куда лучше умел таять, чем я, даже если и не знал названия того, что делал. Но если я сумела разобраться в фокусах Пайри, то сумею сделать то же и с Сиффрином.
Я сильно заморгала, глядя в одну сторону, потом моргнула, посмотрев в другую. И уловила очертания длинного хвоста Сиффрина, когда он отходил в сторону. Я повернулась, снова моргнула и заметила блеск его шкуры. Рассмотреть его как следует мне не удавалось, но я видела свет, падавший на его мех, и странный блеск его глаз. Взвизгнув, я бросилась на него. Мои лапы ударились о его твердые как камень ребра. Мы покатились по полу, и Сиффрин стал видимым, а его шкура вернула рыжий цвет.
Он позволил мне прижать себя к полу передними лапами.
– Ты меня испугал! – прорычала я, сердито кусая его за нижнюю челюсть. – Но все равно, что это было? Ты растаял, но ты и каракку использовал – посылал свой голос! Я такого не ожидала.
Глаза Сиффрина вспыхнули.
– Но ты все равно разобралась. Ты быстро учишься, Айла.
От него пыхнуло странным теплом. Я отшатнулась и поставила лапы на пол. Сиффрин дважды вздохнул, лежа на боку, и через мгновение уселся на задних лапах.
– Когда используешь два искусства одновременно, это очень утомительно. Это истощает твою маа. Никогда не делай этого долго. – Он облизал лапы и со вздохом встал. – Истаивание хорошо для охоты или для того, чтобы скрыться от собак, но ты должна знать: другие лисицы поймут, что происходит, и обнаружат тебя, сильно моргая… точно так же, как делала ты. К тому же есть слова и для обратного действия. В общем, не думай, что, если ты растаяла, тебе ничто не грозит.
Я знала, что должна расспросить его о тех словах, но на мгновение лишилась дара речи. Я была сбита с толку чарами, которые Сиффрин навел на меня.
Сиффрин стоял на расстоянии меньше чем хвоста от меня, ожидая, что я скажу.
Я облизнула кончик носа, по-прежнему слыша слова Сиффрина у себя в голове: «Ты быстро учишься, Айла»
Возможно, сильнее всего меня потрясло именно то, что он меня похвалил.
Я откашлялась.
– Моя очередь. Теперь я хочу растаять.
Он вскинул голову:
– Если ты готова, то вперед. Кто знает, однажды истаивание может спасти твою жизнь. А пока…
Я осторожно наблюдала за ним, опустив хвост.
– А пока?..
– Я хочу, чтобы ты поймала для меня мышь.
Мигание огней.
Рычание манглеров.
Дорога смерти гудела от бесчисленных бесшерстных. Их земля высоких стен и серого камня дрожала от движения. Ветер без устали кружил между их зданиями; солнце заглядывало в их норы через блестящие дыры для наблюдения. И Путаница постоянно скрежетала, грохотала, звенела. Это была песня Путаницы.
Мы стояли возле здания в конце какого-то переулка, на дорожке настолько узкой, что дорога смерти не заглядывала сюда, хотя мир ее скорости и шума проносился совсем недалеко. Вонь грязи и гниения забивала все мои чувства.
– Разве не лучше подождать до ночи? Когда будет тише? Разве ночью не безопаснее?
Сиффрин склонил голову набок:
– Я все думал… пытался понять, не стоит ли нам начать передвигаться днем, а отдыхать ночью. Мы уже недалеко от той крылатой бесшерстной, но нам нужно продолжать идти вперед. Вся стая Карки будет искать тебя, очень старательно искать. А они как раз, скорее всего, будут действовать ночью.
У меня на спине шевельнулась шерсть, когда какой-то манглер со скрежетом пронесся по дороге смерти, совсем рядом.
– Но днем везде бесшерстные. И похитители кругом рыскают. Это опасно!
Сиффрин смотрел на дорогу смерти, шерсть на его холке поднялась.
– Кто пугает тебя сильнее?
Я взглянула на него, гадая, не дразнит ли он меня, но его морда была серьезной. Я подумала об искаженной от ужаса морде лисицы, попавшейся в манглер похитителя. Тихонько заскулив, я припомнила и одноглазую лисицу возле моей норы. Я не знала, что ответить.
– Чем скорее ты научишься таять, тем лучше для тебя.
– Но Карку не обмануть лисьим искусством, ты сам это сказал!
Сиффрин вскинул голову:
– Но ты хотя бы будешь защищена от других из ее стаи, если и не от нее самой…
– Или от Тарра, – перебила я его.
Сиффрин строго посмотрел на меня:
– Все равно истаивание – очень важная наука. Ты сможешь самостоятельно ловить для себя еду. Вдоль этой тропы есть мыши.
Я насторожила уши. Как можно вообще что-то расслышать сквозь вой Путаницы? Я прислушалась старательнее. По дороге смерти промчался очередной манглер. А через несколько мгновений я уловила тихий шорох лап. Мое тело напряглось, я мгновенно насторожилась. И осторожно пошла вдоль стены.
Раздался короткий тонкий писк.
Сиффрин был прав: в трубе, что лежала у стены здания, жила мышь.
Я исследовала трубу. Осторожно постучала по ней передней лапой. Она была твердой и толстой и выглядела неприступной.
Сиффрин наблюдал за мной, наклонив голову:
– Теперь нам нужно только дождаться, когда она выйдет.
Мои уши опустились, и я снова сосредоточилась на трубе. Она шла вдоль всей наружной стены, невысоко над землей. А возле угла поворачивала прямо к серым камням. Я подобралась немного ближе. По-видимому, труба была открыта на том конце, именно там и забралась в нее мышь. Но лисице было не проползти в такое узкое пространство.