У меня упало сердце, я сильнее прижалась к проволоке.
«Ты принадлежишь ему… Мы видели метку».
Но это был не Сиффрин. Лапы были совсем тощие, с выступающими костями. Когда бесшерстные передвинулись, я увидела темно-серую морду с длинным острым носом.
– Тарр! – в изумлении взвизгнула я, и он повернулся и посмотрел на меня.
Он не мог достать меня из своей клетки, даже и не пытался. Он просто смотрел, замерев. При ярком свете его глаза казались еще более красными. Даже с такого расстояния я видела множество прожилок на их блестящей поверхности. На ресницах Тарра налипла грязь. Желтоватая пена выступала в углах рта, и он даже не слизывал ее. Лисицы вокруг скулили и взвизгивали, но Тарр как будто никого не замечал. Я нахмурилась, еще сильнее прижавшись к проволоке. Усы Тарра не шевелились, как это бывает при работе ума. Им бы дергаться и сдвигаться, выдавая быстрое движение мыслей, но они были странно неподвижными.
Зачарованный…
Из того, что рассказывал мне Сиффрин, по крайней мере это было правдой – я отчетливо это видела, изучая морду Тарра. Его воля была подавлена, похищена. Он пристально смотрел на меня, и его черные зрачки расширились и запульсировали красным. По моему телу пробежала дрожь. Я отскочила от проволоки, как будто он мог дотянуться до меня своим леденящим взглядом. Сиффрин был совсем другим; он выглядел более настороженным… более живым, хотя я и видела метку на его передней лапе.
Мои мысли внезапно обратились к Мэйгу, странному лису, что поселился в Темных землях, подчиняя лисье искусство каким-то своим целям, но я тут же заставила себя вернуться в эту ярко освещенную комнату. Я должна была сосредоточиться на собственном выживании, если собиралась покинуть это место. Мои усы дрогнули, я увидела Пайри, играющего на зеленой полосе, и это было теплое видение в холоде норы бесшерстных.
Тарр все еще смотрел на меня налитыми кровью глазами. Я пыталась понять, что он думает… если он еще способен думать. Кем он был до того, как его нашел Мэйг? Невозможно было представить.
– Что нужно Карке от Пайри? – вдруг выкрикнула я.
Мой крик обеспокоил остальных лисиц. Они завыли и завизжали, и бесшерстный самец повернулся, замахнувшись на меня резиновой лапой. Но на морде Тарра не отразилось никакого ответа на мой вопрос. Его рот медленно приоткрылся.
– Пайри? – повторил он.
Я попятилась от проволоки, смущенная его пустым взглядом. И стала смотреть, как двое бесшерстных что-то делают возле его клетки. Потом они открыли дверцу и подвели к шее Тарра стальной крюк. Тарр не сопротивлялся. Они затолкали его в проволочную переносную сетку, в которой заперли меня в манглере. Тарр не сводил с меня глаз, когда бесшерстные несли его мимо меня к желтой двери.
Как только дверь захлопнулась за ними, ярко освещенная комната взорвалась криками. Новая волна паники прокатилась по плененным лисицам, они скулили от жалости и ужаса.
Старая лисица прижалась к стене.
– Еще одного унесли, чтобы убить! – печально произнесла она.
Разве я могла ей сказать, что он уже мертв?
Я окинула взглядом клетку. Пока дверца заперта, сбежать невозможно. Я должна вырваться наружу в тот момент, когда бесшерстные подойдут, чтобы открыть клетку, – это был мой единственный шанс. Я вспомнила, что они подходят по двое, со странными веревками и палками. И прижалась носом к проволоке. Дыр для наблюдения здесь не было. Открыта ли дверь в комнату с клетками, или она заперта? Если заперта, я наверняка окажусь в ловушке. Но я все равно должна найти выход из клетки.
Я вспомнила мышь в темном ответвлении дороги смерти и тех бесшерстных, что шли вдоль края дороги, ничего не замечая.
Желтая дверь распахнулась, вышел бесшерстный самец. Он прошел мимо клеток, не посмотрев ни на одну из лисиц, но я слышала, как испуганно задвигались их лапы по решетчатым полам, когда лисицы шарахались от него. Бесшерстный исчез из виду, и я прижалась ухом к проволоке, прислушиваясь изо всех сил. Я не услышала хлопанья двери – похоже, она оставалась открытой. Во мне проклюнулось зернышко надежды. В моей клетке стояла миска с водой и небольшая посудина с сушеным мясом. Несмотря на постоянную тошноту и дурной запах окружающей меня грязи, я заставила себя поесть и попить. Мне нужны были силы, чтобы выполнить задуманное.
Я уселась у стенки клетки и стала молча наблюдать за всем. Время шло, еще двух лисиц принесли в комнату. Других, сидевших здесь давно, по очереди уносили в переносной клетке за желтую дверь. Ни одна из них не вернулась.
С протяжным грустным вздохом я опустила голову на лапы. Хвост я подвернула к боку и все пыталась угадать, прошло ли уже утро. Пайри всегда дразнил меня за то, что я слишком нетерпелива. И Сиффрин тоже. При воспоминании о рыжем лисе мои зубы сжались. Что было ему известно?
Наблюдай! Выжидай! Прислушивайся!
В комнату вошли двое бесшерстных, вызвав новую волну визга и воя. Я не была уверена, те же ли это бесшерстные, что и прежде, или другие. Они пошли к клеткам, и мое сердце заколотилось, но вместо меня они повернули к старой лисице. Они вытащили ее из клетки и унесли за дверь, даже не потрудившись сунуть лису в переносную клетку. А она лишь горестно бурчала что-то, не сопротивляясь, и я накрыла голову лапами.
Желтая дверь снова закрылась.
День все тянулся и тянулся, и я стала думать о Старейшинах, мудрейших и загадочных хранителях лисьего знания, которые встречаются у высокого острого камня в Диких землях.
Я помнила, что сказал Сиффрин перед тем, как я убежала от него под дождь, – что моя бабушка владела кое-какими лисьими искусствами. Возможно, эти искусства всегда были знакомы городским лисам, – ими пользовались, хотя никогда и не называли так. Интересно, а бабушка слышала о Старейшинах?
Если бы я могла ее спросить…
Из моего горла вырвалось жалобное поскуливание, и я плотнее прижала хвост к боку. Закрыв глаза, я увидела темные очертания Путаницы, длинные полосы дороги смерти, вдоль которых я брела в поисках моих родных. Мой хвост бессильно упал при мысли о Сиффрине. Боль его предательства прокусывала мне шкуру. Этот недостойный доверия надменный лис… Он преследовал меня, пользуясь искусством ва-аккира, сначала как собака, потом в моем собственном облике… И все равно я завидовала его умениям. Мне страстно хотелось принять вид кого-нибудь другого… какого-то более сильного существа, со смертельно опасными зубами. Никто бы не посмел коснуться меня, если бы я была более крупной и злобной, как черная собака во дворе из красного камня.
Мои уши дернулись назад, я открыла глаза. Какое-то воспоминание мельтешило в глубине сознания. Что-то насчет потерявшейся лисы… Я уставилась невидящим взглядом на проволочную дверцу, представляя рыжую морду и бронзовые глаза, сверкнувшие, когда Сиффрин повторял то, что говорила ему Джана:
«Лис, потерянный для Старейшин за шкурой и сухожилиями величайшего из детей Канисты».