Где спрячетесь вы от возмездья народа!
Вам честь офицера, увы, не знакома,
Забыты для вас и Отчизна, и совесть.
И небо для вас сотрясется от грома
И гнева народного. Так что готовьтесь.
Предстать пред Богом и перед народом,
Осудят вас страшным судом тени предков.
Воюете вы, так сказать, за свободу
Спокойно пожрать европейских объедков.
За место для ваших детишек в борделях,
И резать на органы их для злодеев,
За право своих дочерей на панели,
Своих сыновей добровольно стать геем.
Народного гнева наполнена чаша,
Народная кровь призывает к отмщенью.
Вас скоро начнут убивать на параше…
А, впрочем, продались вы все за печенье.
За баксы, за «мерсы», трусы кружевные,
За сникерс, рошен, за жувачку, помаду,
Готовы продать вы просторы родные
И Родину сдать иноземному гаду.
Вас всюду найдут, не дадут притаиться,
За вами идут волкодавы по следу…
У вас под ногами земля возгорится,
Под звуки парадного марша Победы.
Автор неизвестен
Донецк, Новороссия.
Донецкий аэропорт.
Ночь на 12 июля 2019 года
Отец Мой доныне делает, и Я делаю…
Иоанн 5–17
Донецкий аэропорт.
Место, где все решится…
Я приехал посветлу. Один. Никто не обратил на меня внимания – после того, как разминировали руины, они стали популярным местом для экс-курсий. Я просто поставил свой «Мерседес» в том месте, откуда его не особо было видно, и вышел из машины.
Передо мной были Пески. За спиной – Донецк…
Мы снова не сдали этот экзамен. Экзамен на взрослость, на мудрость, на состоятельность как государства и как нации. Мы все не сдали – и украинцы, и русские. Мы здесь сражались и умирали, говоря на одном языке и с трудом представляя, ради чего все это. Мы ничего хорошего не добились этой войной – ни мы, ни они. А для себя я даже и определить могу с трудом – где «мы», а где – они.
Но знаете, что самое обидное. Понимать, как началась эта война. Из-за чего. Точнее, из-за кого. Из-за мелких обдриставшихся людишек со своими мерзкими, мелочными и мелкими проблемками.
Нет, я не упрощаю. Для пожара нужна не только спичка, но и разлитый бензин. И бензин этот был в виде миллионов мелких обид, оскорблений и непониманий, некоторые существовали между украинцами и русскими, которые расползались по интернету подобно плесени, которые копились в душах людей. Но все равно…
Как же все мерзко… Мерзко…
Темнело…
Как только стемнело окончательно, я подъехал поближе к вертолетной площадке, вышел. Осмотрелся и наметил позицию для себя – так, чтобы быть как можно меньше на свету. Двигатель я выключать не стал, он работал на холостых, и через его бормотание я уловил глухой, слитный звук вертолетных лопастей.
«Вертушка»!
И судя по звуку, не «Еврокоптер», в который только четыре человека и влезет. Нормальная, большая, пузатая «восьмерка», человек на тридцать…
Как и было обещано, я включил фары своего внедорожника. Но включил их на ближний, а не на дальний. И отодвинулся в темноту…
«Восьмерка» приземлилась метрах в пятидесяти от моего джипа, не глуша турбин. Сдвинули в сторону люк – «вертушка» была не «салон», обычная, военная – из нее выбрался Алекс. Он шел первым, я его узнал из-за роста, он был выше остальных на голову. За ним выбрались еще двое, сбросили на землю какие-то мешки…
– Здорово.
– Тебе не болеть!
– Давай, машину подгони, да! Там мешки надо перегрузить! Не хочу светить!
…
– Там и твоя доля есть!
– В тридцати сребрениках?
– Что?
– В тридцати сребрениках, говорю – доля!
Алекс всегда соображал быстро. И перед принятием решения никогда не тормозил. Но он не знал, как обернется, а я знал. И потому он только успел лапнуть пистолет, а тот уже смотрел на него от бедра.
– Пальцами вытяни и выбрось…
…
– Молодец. Теперь ногой под машину! Вот так…
– Это как понимать?
– Как есть. Ты арестован.
– Арестован? От имени кого, Валер?
– От имени Новороссии.
– Да? Чо-то не знаю такой страны, Валер.
– Можешь и дальше не знать. Мне пофиг. Трибунал разберется.
– Какой трибунал, Валер?
– Военный, Сань, военный, – я впервые с Чечни так назвал его, – Гаагский тебе не светит, не мечтай.
– И за что, интересно?
– А вот за всё! – Я обвел рукой. – Вот за это. За то, что у тебя там так, три этажа и бассейн, а здесь вот так вот. Козел.
– От козла слышу…
Я видел, что Алекс лихорадочно пытается сообразить.
– Валер, давай реально поговорим.
– О чем? Не о чем нам с тобой разговаривать.
– Есть о чем. Славика ты нашел – молодец. Теперь вали отсюда. Далеко и надолго. Вали в Англию… куда хочешь. Деньги, я знаю, у тебя есть.
– Валить?
– Вали.
– А ты за мной снайперов пришлешь?
– Снайперов больше нет. Ты знаешь, кто был снайпером. Все кончено.
– Ничего не кончено. И ты это знаешь…
– Ладно. Сколько тебе надо для полного счастья? Два? Три?
– Славик мне все рассказал. Это ведь ты прикрывал их отход в Музейном. А если и так подумать, кроме как тебе больше двадцатого организовывать эту стрельбу в сотне метров от Кабмина было некому. С кем ты такое придумал – начать стрелять, а потом свалить на Россию? С днепровскими?
– Пять.
– Нет, не с днепровскими. Явно не с днепровскими. Ты придумал это с американцами, верно ведь?
…
– А вышли они на тебя после того, как у твоего тестя заблокировали шесть лямов в «Райффайзенбанке». И ты решил им таким образом помочь. И днепровских тоже ты развел, одного за другим. Верно?
– Дурак ты, Валер.
– Не. Я умный.
– Был бы умный, не стоял бы тут. А сидел бы в теплых краях, попивал кампари.
– Ну, сына я все-таки нашел.
– Смотри, не потеряй.
– Угрожаешь?
– Нет, просто напоминаю. Ты не забыл, что на нем десяток трупешников только в Днепре висит?
– А на тебе сколько висит? Задумывался? Ты понимаешь, что все, что произошло тут, – из-за тебя? Вот это вот все – из-за тебя. Те руины – из-за тебя. Все трупы в них – из-за тебя.