Несколько человек удалось нанять. И самое главное – пришла она. Та самая незнакомка из поезда… ну, когда мы попали под обстрел. Показала диплом экономиста, киевский, и сертификат какого-то учебного центра «Анастасия». Бухгалтерский. Как сказала, объявления не видела, просто ищет работу бухгалтера.
Нанял. Подходит или нет – узнаю потом, а бухгалтер и заодно секретарь нужны. В плюс ей говорит то, что на маленькую зарплату она не согласилась. Засланные казачки обычно соглашаются, им другое нужно.
Заодно начал решать вопросы по логистике. Что само по себе непросто.
Это в России есть «Автотрейдинг», есть «Деловые линии» – сдал, и голова не болит. А тут на дорогах грабят, разбойничают, а бывают случаи, когда договариваешься с водилой, а он и пропадает вместе с грузом. Про то, как поезда бомбят, надо рассказывать?
Не нашел ничего лучше, как покупать машину. Все дешевле, чем считать потом убытки. За рулем будет кто-то из своих, он же будет держать связь с нашими людьми в Киеве. При необходимости он и привезет чего надо и вывезет чего надо. Здоровенная еврофура.
За фурой пришлось выезжать из города. Ее я купил аж во Львове, там продают подержанные еврофуры поляки. Купил «Ман ТГА», семь лет, пробег за пятьсот, но все по Европе, в хорошем состоянии, прицеп тоже немец, не фуфло какое-то. Машину – пустую – мы погнали на Киев. Оттуда, загрузившись, уйдем уже на Днепр…
Чего про поездку не рассказываю? А чего про нее рассказывать. Ямы на дорогах, в которых сгинет слон. Вымершие деревни. Разгромленные колхозные скотные дворы, через которые уже бурьяном прорастает трава и растут березки. Разбитая словно артиллерийским снарядом, а на самом деле просто гибнущая без ухода церквушка. Сначала отсюда ушли люди, потом ушел и Бог, а может, и наоборот. Нет больше Украины. Кто ушел в Россию, кто в Польшу, кто в Израиль, кто в Аргентину, кто еще где мыкает свою судьбу. Страшно и дико видеть землю, зарастающую без ухода березняком, тем более такую землю, где палку воткни, она прорастет. Но еще страшнее видеть на полях трактора с бронированными кабинами. Это значит, идет война. И трактора эти как из какого-то другого, неведомого и страшного мира.
Того, где Гитлер все-таки победил…
Картинки из прошлого
Киев, Украина.
Декабрь 2013 года
В этот день я в первый раз побывал на Майдане.
Давал себе зарок не идти и все же пошел…
День был солнечный, морозный, но морозный по-киевски, когда мороз щиплет щеки, а не обжигает льдом, как на Урале. Я накупил в супермаркете большую сумку продуктов и вдруг понял, что на автомате делаю то, что делал бы, отправляясь в тыл врага, – леплю легенду.
Я шел к сыну и лепил себе легенду…
Выйдя из супермаркета, я так разозлился, что едва не бросил пакет с едой… к чертовой матери, и пошел прочь. Но потом подумал, что я должен. Должен видеть. Должен понять. Должен выслушать.
Должен…
Долг – это то, что ведет меня вперед по жизни… долг, долг, долг… Не знаю только, где и кому так успел я задолжать…
Из маршруток вываливался народ. Подъезжали машины. Было заметно тех, кто с Майдана, – от них пахло гарью, грязная одежда и остекленевший какой-то взгляд, я такое видел после боев в Грозном… а теперь это было в Киеве, в году две тысячи тринадцать от Рождества Христова.
Баррикада на Прорезной представляла из себя кучу всякого строительного хлама, укрепленного мешками со снегом, пролитыми водой, получался этакий снежно укрепленный монолит. Баррикады были невысокими, мне по плечо. Был проход примерно на два человека, и по нему шли киевляне, так же банально, как на прогулку. Майдановские боевики равнодушно смотрели на происходящее, ни во что не вмешиваясь. Один звонил по мобиле, разговаривал эмоционально…
Я набрал номер сына и тут же скинул. Это сигнал, что я здесь. Потом подошел к тому, говорящему, подождал, пока он закончит.
– Дай позвонить…
Он недоуменно посмотрел на меня.
– Там, там волонтеры.
– Позвонить, говорю, дай…
Мы посмотрели друг на друга, потом он нехотя протянул телефон.
Я умею быть убедительным, когда надо. Правда, к моей семье это не относится. Причем в полном составе…
Вячеслав появился минут через десять.
Он был похож на меня, Маринка пошла в мать, а он в меня. Только волосы, как и у матери, светло-пшеничные. К сожалению, и характер…
– Па…
Я молча протянул ему пакет.
– Я не просил…
– В детстве ты тоже много чего не просил.
Он смутился, взял пакет и тут же отдал одному из майдановцев. Я не знаю, зачем он это делает. Бунт против меня… это понятно. Но этот бунт…
– Здесь есть где посидеть?
Мы уселись в теплой и уютной кафешке, совсем недалеко отсюда. Были видны баррикады, идущие к ним люди, в кафе постоянно вваливались какие-то компании, было много молодежи. Вообще киевляне ощущали Майдан не как опасность, не как излом, а как аттракцион. Для меня это было дико, но есть, как оно есть.
– Зачем ты здесь? – в лоб спросил я.
Славик молчал. Пил горячий кофе, обхватив кружку обеими руками. Замерз.
– Помнишь, как я тебе говорил? То, что нельзя уместить в несколько слов, – скорее всего полная ерунда.
– Я здесь, потому что иначе нельзя.
– Нельзя? Почему тогда здесь нет меня?
– Па…
Я вдруг понял, что он хотел сказать, – потому что ты русский. Но промолчал.
– Здесь рождается новая страна, понимаешь? Страна без грязи, без лжи… Вот скажи, тебе понравилось, как с тобой обошлись, а?
Я вздохнул.
– Это жизнь. Она бьет – и ты бьешь в ответ. Я знал цену с самого начала.
– А я не хочу так, понимаешь! Не хочу!
– А как ты хочешь?
– Чтобы честно все было, понимаешь? Чтобы…
Он замолчал. Он видел, что я не понимаю, и…
– Маринка здесь?
– Нет. Я сказал ей, чтобы не ходила. Мама тоже.
– Молодец.
Мы пили кофе. Молчали. Потом Вячеслав выдал:
– Па. А давай к нам!
– Смерти моей хочешь? Или забыл…
– Они поймут! Понимаешь. Они поймут! Вот, смотри!
Он вынул какой-то бейдж, показал мне.
– Что это?
– Патрульно-постовая служба «Высота». Я уже гуртовой, я просто рассказал все, как есть, и они мне поверили. Пап. У тебя же военный опыт! У нас есть афганская палатка…
– Слав… я не верю во все это. Народ так не изменить.
Он с унылым видом кивнул: