Не выжил никто.
Со своей стороны он видел только одного. Пуля попала в него, когда он пытался найти укрытие за дверцей… и ошибся, пуля пробила и дверь, и бронежилет, и его самого. Сейчас он лежал раскинув руки, его карабин лежал у правой руки, а потрескавшееся от удара пули стекло в дверце было забрызгано красным снизу.
Он начал обходить машину с другой стороны и наткнулся на окрик:
– Стой!
Он поднял глаза. Полицейская машина стояла, перекрыв дорогу, оружие было направлено на него.
– ФБР! – крикнул он, но на всякий случай бросил пистолет и поднял руки…
Днепропетровск.
10 июня 2019 года
А жизнь продолжалась…
Беличье колесо. Замкнутый круг. Выхода нет.
Снова за окнами белый день!
День вызывает – меня на бой!
Я чувствую, закрывая глаза…
Весь мир идет на меня войной!
Аккорды Цоя полосуют подобно нагайке, и от этого становится немного легче. Этакое музыкальное самобичевание…
Однажды я спросил человека, который прошел Чечню: как жить с этим? Он, кстати, не солдатом прошел… прикомандированным опером, а там случалось всякое. Пытали, похищали, убивали, избавлялись от трупов… делали все, что сделали бы они с нами, дай мы им возможность. Он подумал, потом спокойно сказал: в одно утро я проснулся и понял, что больше ничего не чувствую. Совсем ничего. Это как второе дыхание – вот, тебе невмоготу бежать, а вот – ты бежишь дальше, на втором дыхании. Так и тут. Просто все внутри умирает, и становится легко. Я помню, тогда сказал – повезло вам. А человек… он учил меня ремеслу, только молча посмотрел на меня и ничего не ответил…
Конечно, меня начали щупать. Причем сразу.
Пришли не бандиты. Пришли менты. Вечером, когда я сидел и подбивал первые продажи, вдруг заработал ноут – я его запитал на камеру во дворе, – и я увидел, как паркуется бело-сине-желтая «ментовская» «Шкода».
Приехали…
Пистолет у меня в кармане, и за это меня запросто могут «принять». Тот факт, что он тут в кармане у каждого второго, не ипет, закон «одинаков для всех». Кое-где на территории спрятан и автомат, но я скажу, что это не мой, если найдут, а его не найдут. Только вот они не «принимать» меня приехали, а на меня посмотреть, себя показать. Охотничьи угодья это их. В связи с рождением второго ребенка прошу перевести меня на более оживленную трассу.
Стукнула дверь – массивная, стальная, тут такие установили во время погромов. Я переключил на камеру, чтобы видеть, как они поднимаются по лестнице. Поднимаются неспешно, осматриваются.
Хозяева…
Знаете… если бы можно было вот так вот сесть со свiдомим хохлом и поговорить спокойно, без бития морд, мне многое было бы чего ему сказать. Они почему-то постоянно проводят параллель между нами – рабами и ими – свободными. Но при этом, когда приходят вот такие вот морды в лице мента, банковского работника уже набившего оскомину банка «Приват», еще какого-нибудь жадного до денег рыла, они им платят. Платят! И никто не вспоминает о своей свободе в этот момент.
Скажу больше, я немалое число бизнеров в Киеве знаю. Разговаривал с ними о многом – при всей упоротой свiдомости судьбы их часто схожи: при Савченко или при Осиповиче отжали бизнес, ограбили, пустили по миру. Пришли русские – вот сейчас, потихоньку начинаем снова торговать, – при этом скрипя зубами на клятых москалей и мечтая о Европе. Пра-льно, при русских бизнес не отжимают, и не потому, что мы такие честные, а потому что есть определенный уровень. Если речь идет о нефтеперерабатывающем заводе, там расклады свои. Но если брать магазинчик или заправку, работай, тебя никто не тронет. На Украине отжимали на всех уровнях, просто Рабинович отжимал нефтеперерабатывающий завод, а какой-нибудь охреневший от безнаказанности сын головы районной управы отжимал магазинчик. Беспредел был на всех уровнях, включая самый низовой. И когда спрашиваешь людей, а что вы сделали, чтобы этому беспределу противостоять, кто-то вспоминает Майдан, а кто-то машет рукой. Сейчас при попытке отжать магазинчик тебе поможет тот же военный комендант. А на Донбассе и на Луганщине о рейдерстве и вовсе забыли, после того как нескольких рейдеров показательно исполнили.
Свiдомые, так где ваша свiдомость? Свободные, где ваша свобода? Почему она заканчивается на первом же менте?
Открылась дверь.
– Добрий день…
Один, похоже, офицер, хотя и не старший – капитан. Второй то ли сержант, то ли как у них тут. Дело в том, что в Киеве восстановили старый порядок званий в милиции, а тут оставили тот, что ввели в четырнадцатом, и вся заказанная в Италии… что ли форма, сюда ушла.
– Вечер, – поправил я.
– Як се маете…
– Нормально живу.
Взгляд «сержанта» ощутимо потяжелел – то, что я не перешел на мову, было признаком враждебности. Мовой здесь опознавали своих и различали чужих, даже если говорили в итоге на русском.
– Мы присядем?
Этот, похоже, на конфликт решил не идти.
– Пожалуйста…
Офицер сел. Сержант остался стоять.
– Смотрим, дело открываете, вот, решили заехать…
…
– Из Киева?
На этот вопрос можно ответить.
– Да.
– А в администрации почему не зарегистрировались?
– Я ФОП открыл в Киеве, разве нужно при администрации регистрироваться?
Вообще-то было нужно. Тут была тонкая грань… дело было в том, что местные хоть формально и подчинялись украинским законам, по факту законы здесь были свои. ФОП – свидетельство на физическое лицо – предпринимателя – теоретически было действительно по всему Киеву, но по факту все территории давно собирали свои налоги. Просто делали это с разной степенью борзоты и жадности. В Днепропетровске эта жадность зашкаливала.
И регистрация в райадминистрации, или управе, как тут ее называют, как раз и нужна была, чтобы собирать местные сборы. На законно установленные налоги и их собираемость внимания мало обращали.
– Нужно.
– Зачем?
– Ты чо…
Капитан осадил рукой коллегу:
– Ну, как зачем? Вам защита нужна? Нужна. Порядок нужен. Все это денег стоит. Машинку вашу опять-таки в течение пяти дней надо зарегистрировать в мобуправлении при администрации.
– А не в военкомате?
Капитан понимающе улыбнулся.
– Ну, можете и в военкомате. Но не советую.
Ясно. И тут самостийность.
– И какие налоги?
– Ну, налоги вы сами заплатите, мы не налоговая. Мы контролируем местные сборы – сбор от оборота на благоустройство города, полтора процента на АТО, три – взнос в местный фонд помощи правоохранительным органам.