Но разбираться все же надо было. Как понимать лозунг «Мы с русскими по праву братства, но никогда по братству рабства», повешенный на одной из баррикад Майдана, как понимать то, что половина сотников Майдана были русскими? Почему Верховная рада первым же законом, который она рассмотрела и приняла после бегства Осиповича, стал закон о языке? Неужели в стране, в которой только что смылся президент, в которой сотня человек погибла в центре города от пуль снайперов, в которой засилье олигархов и криминала во власти, в которой экономического роста не было уже несколько лет, в которой большая часть основных средств не обновлялась со времен СССР, – так вот, неужели в этой стране не было большей проблемы, чем государственный язык? Почему та же Рада испытывает странное стеснение, когда надо голосовать за снятие депутатской неприкосновенности, за люстрацию, но при этом так легко голосует за язык?
И неужели язык стоит того, чтобы развязать гражданскую войну?
И почему Майдан, в котором в совете сотников половина были русские, так легко принял все это? Ведь это было первым шагом к его сливу. И в первом и во втором Майдане их слив начинался именно тогда, когда социальные, политические проблемы легким движением руки заменялись на противостояние русских и украинцев. Почему же никто не сказал – нет, это не то, за что мы стояли, это не то, за что мы умирали?
Но нет. Никто не сказал.
Вместо этого Майдан погрузился в армейские грузовики и направился на фронт убивать. А впереди были Красный Луч, Иловайск, Дебальцево и Донецкий аэропорт.
Кровь и смерть.
А Виктора Цоя на украинский все же перевели. Многие из молодежи назвали эту песню новым гимном Украины…
Замiсть тепла – хижа iмла,
Замiсть надiй – дим,
Замiсть вiрити в себе —
Ми вiримо снам.
Нашi права – це порожнi слова,
Для тих хто керує всiм.
Та недовго чекати залишилось нам.
Ми прагнемо змiн! Змiни єднають серця!
Ми прагнемо змiн! «Їх» час добiгає кiнця!
Наша вiра i розум нас у майбутнє ведуть!
Ми прагнемо змiн! I змiни прийдуть!
Ми блукали по колу,
Вертались назад,
Але ми не втрачали мрiй!
Ми шукали дорогу i вiрили сонце зiйде.
Ми втомились вiд гасел промов та тирад,
Ми вимагали дiй!
Вiдчуваючи змiни, ми знали що день наш прийде.
Ми прагнемо змiн! Змiни єднають серця!
Ми прагнемо змiн! «Їх» час добiгає кiнця!
Наша вiра i розум нас у майбутнє ведуть!
Ми прагнемо змiн! I змiни прийдуть!
I угору здiймаються руки мiцнi,
I стає плече до плеча.
В наших лавах кожен вiдчує, що вiн не один
Перед нами не встояти жоднiй стiнi
I не варто ховати ключi —
Все одно ми вiдкриємо дверi, дверi до змiн!
Ми прагнемо змiн! Змiни єднають серця!
Ми прагнемо змiн! «Їх» час добiгає кiнця!
Наша вiра i розум нас у майбутнє ведуть!
Ми прагнемо змiн! I змiни прийдуть!
Ми прагнемо змiн! Змiни єднають серця!
Ми прагнемо змiн! «Їх» час добiгає кiнця!
Наша вiра i розум нас у майбутнє ведуть!
Ми прагнемо змiн! I змiни прийдуть!
I змiни прийдуть! [65]
А через несколько дней была ротация. Вот уж кто вспомнит, тот вздрогнет…
Грохот автоматов и пулеметов. Летящие мешки – в аэропорт – и раненые, которых запихивают на место тех мешков в БМПшки БТРы. Мат, перекрывающий даже грохот автоматов.
– Давай!
Он сажал раненого в машину, когда откуда-то издалека просверкнули трассы. БМП. С ее тридцатимиллиметровой пушкой – она тут на атомы все разберет. Сейчас примет поправку – и п…ц всему.
Славян хотел бежать обратно в аэропорт, нырнуть в спасительное, бетонно-металлическо-стеклянное месиво, где точно не достанут, где и своим-то пройти проблема. Но кто-то схватил его за рукав и с недюжинной силой втащил в БТР. Он не успел объяснить, что остается, кто-то заорал во всю мощь:
– Пошел!
Пески. Большой поселок в пригороде Донецка. Большинство домов разбиты шквальным огнем артиллерии и «Градов» – здесь никого не жалеют. Уцелевшие прячутся в подвалах. Или просто сидят за своим столом и ждут смерти.
Старики и старухи. Большинство тех, кто моложе, уже уехали. Остались те, кому ехать некуда…
Стариков подкармливают украинские военные как могут. И правосеки. Знаете… намного проще было бы соврать, сказать, что расстреливают, издеваются. Но врать нельзя. Гражданская война – она безумна, и чтобы избавиться от безумия, нащупать почву правды в жидкой и зловонной трясине лжи, надо говорить, так как есть. Помогают. Может, замаливают грехи, может, просто они хорошие люди. Наверное, и то и то. Просто… с ними что-то случилось, и они не задают себе правильного вопроса, который задать надо давным-давно. Что я тут делаю? С автоматом, с танком – что я делаю? Ради чего я долбаю «градами» по собственной стране? Ведь та старуха, которой я принес поесть, она так беспомощна именно потому, что я сюда пришел. С автоматом, с танком, с «градом». Где конец всего этого?
Война – вязкая, как патока…
Они начали выгружаться из БТР. Славян помог оттащить раненых, после чего пошел разыскивать командира, объяснив, что ему надо вернуться в аэропорт, к побратимам, он случайно тут оказался. Но, ища командира, он наткнулся на невысокую улыбчивую девушку в форме. Они просто налетели друг на друга, и он пошатнулся…
– Слава…
– Катя…
– Как ты…
На девушке была медицинская повязка с красным крестом.
– Я тут, у Правом секторе працюю, в медичном корпусе. Как ты…
Видимо, Славик даже на вид был в таком состоянии, что потрясение девушки быстро сменилось заботой врача. Она решительно взяла его за руку. Как на Майдане, волонтерствуя, она привыкла, что мужиков никогда не затащишь в больницу по доброй воле и что они будут хорохориться, даже если одной ногой в могиле.
– Пойдем.
– Куда?
– Пойдем-пойдем…
После осмотра были диагностированы сломанное ребро, еще два треснутых, простуда и начинающееся воспаление легких. Также серьезно нагноилась небольшая рана. В итоге Катя отправила его в Днепропетровск, в госпиталь имени Мечникова, можно сказать, по блату. Она уже воспринимала его как своего парня.
И просто не хотела, чтобы он погиб в аэропорту. Она уже подозревала, что аэропорт они не удержат…
Картинки из прошлого.
Донецкий аэропорт.
Январь 2015 года