Набрал номер сопровождающего. Сказал, что в гостинице больше оставаться не могу…
В ожидании аудиенции в КГБ – нужного человека просто не было на месте – меня повезли по городу…
Центральная часть города пострадала от обстрелов не сильно – страшнее всего в аэропорту и прилегающих к нему кварталах – там все просто снесено огнем. Но и самому Донецку хватило. Я увидел и памятник на том месте, где погибли мирные жители в троллейбусе от взрыва мины, и знаменитые Розы мира – огромный, в несколько метров высотой памятник, при ковке которого было использовано железо от упавших здесь «Градов». Памятник был окружен ковром красных роз, и по центру, словно живой, бился Вечный огонь.
Память всем павшим уже в новой, страшной войне.
Ах, какого дружка потерял я в бою…
И не сорок два года назад, а вчера…
Это Александр Розенбаум. Эти слова написаны тридцать лет назад, но актуальны и сегодня, потому что мы никак не можем выйти из боя. И это не тысяча девятьсот сорок пятый. Это две тысячи четырнадцатый. Вечный огонь в память тех, кто вставал первым, и тех, кто пришел добровольцем потом. Кто погиб под обстрелами в городе и пригородах и кто пал в аэропорту. Кого расстреляли на дороге из танка при попытке спастись – просто, ради веселья. Кого схватили и зверски убили правосеки, кого пытали до смерти в застенках СБУ. Кто штурмовал Углегорск, Дебальцево, Мариуполь. Кого нашли в киевских и харьковских изоляторах СБУ, мертвыми и еще живыми.
Это нужно не мертвым. Это нужно – живым…
Когда специальная группа, состоявшая из ополченцев и оперативников ФСБ, заняла Харьковское СБУ, удивительно, но кое-кто из следователей оказался на месте. И предложил помощь и сотрудничество… в расследовании преступлений, которые они сами и совершали. Вместе с оперативной группой ФСБ был и спецназ ДНР. Они просто привезли этих выродков на площадь, где у постамента памятника Ленину – самого памятника не было – уже шел многотысячный митинг, и выдали их людям.
Алый платок огня трепетал на ковре из алых роз. И я понимал, что далеко не все еще сделано. Днепропетровск, Одесса оккупированы врагом. И там, и там все еще есть и СБУ, и изоляторы, причем в еще худшей форме.
Но рано или поздно мы дойдем и туда.
Встречу мне организовали с начальником управления ВКР полковником Беленко. Это был человек лет пятидесяти на вид, но крепкий как дуб, седой как лунь, ростом под потолок. Как потом я узнал, ему было всего сорок три года, и за эти сорок три года он успел похоронить родителей, убитых при обстреле.
Руки полковника были в остатках грязи. Заметив, он обыденно пояснил:
– Копанки.
– Копанки?
– Ну да. Работаем по захоронениям. Только из-под Краматорска, там концентрационный лагерь был. Работы хватает…
Я не нашелся что ответить.
– Чаю?
Чай был горячим. Вкусным. Почти чифир, но не слишком. Я в свое время сам пил… шесть пакетиков «Липтона» и две столовые ложки сахара…
– …Я ищу днепропетровского снайпера, – сказал я, прихлебывая ароматный, с травами чай, – и если это ваш человек, прошу мне сказать. Как-то порешаем.
Беленко покачал головой. Чашка в его руках казалась игрушкой.
– Это не наш.
– Понятно.
– Почему вы думаете, что он наш?
– У меня… есть подозрение, что он имел какое-то отношение к событиям в зоне АТО. И ко многим другим событиям.
Беленко молча ждал новых слов от меня.
– К расстрелу людей на Майдане, – выложил я козырь.
Полковник поморщился:
– Это-то какой смысл трогать?
– Потому что это один из краеугольных камней. Выбьем его – возможно, сложится все здание.
– Наивность…
– И тем не менее…
Беленко отставил чашку в сторону.
– Враждовать всегда проще, чем дружить. А верят люди в то, во что хотят верить. Думаете, если даже вы докопаетесь до правды, это что-то изменит? Хоть что-то? Вера всегда была сильнее правды.
– Я хочу надеяться.
– Слишком много крови пролито. Слишком много зла сделано.
– Речь не идет о восстановлении Украины.
– А о чем тогда?
– Речь идет о тех людях, которые фактически взяты в заложники в Одессе, в Днепропетровске, в других городах. Речь о лжи, на цементе которой строится уродливое здание Едыной Краины. Ложь о киевских снайперах – один из тех немногих краеугольных камней, на которых сейчас строится здание украинского национализма. Небесная сотня не менее известна и почитается, чем герои Крут. Вы думаете, у вас нет таких…
– Да есть, конечно.
– Ну, вот. Если удастся доказать, что людей в Киеве расстреляли организаторы Майдана, а не правительственные снайперы, или, по крайней мере, что часть этих людей расстреляли наемники организаторов Майдана, будет шок. Тогда с ними можно будет работать.
– Красиво говорите… уродливое здание…
– Как есть. Палестинцы живут войной уже семьдесят лет. Между Индией и Пакистаном было уже три войны, и Пакистан все три проиграл, а теперь обзавелся ядерным оружием и мечтает, как сожжет соседа дотла. Я не хочу, чтобы здесь так жили. А вы?
Полковник нажал кнопку на селекторе.
– Зайди…
Вместе с приданным мне на помощь сотрудником КГБ – он отзывался на имя Юрий – мы просматривали материалы…
Материалов было много… съемки из аэропорта, включая и те, которые не попали в Youtube, записи с допросов и учетные карточки на пленных… материалы различных телекомпаний… КГБ накапливал и хранил все, сейчас это проще, и кто знает, что может пригодиться и когда.
– Работали когда-то здесь? – в лоб спросил Юрий.
Я отрицательно покачал головой.
– Харьков… потом Киев.
– Харьков…
Скребанула ирония.
В Новороссии тоже все было не слава богу, потому что в одном политическом образовании оказались такие разные города, как Харьков, Луганск и Донецк. Столицей стал не Донецк, а Харьков, и это была первая линия разлома. Харьковчан не любили, считали, что они «отсиделись», «выехали на чужом горбу». Когда все только начиналось, протесты были и в Харькове, и не менее сильные, чем в Донецке и Луганске, но там их удалось подавить. Возможно, потому, что не нашлось на Харьков своего полковника Стрелкова. Потом – в Харькове никогда не стихало сопротивление, но по-настоящему Харьков поднялся лишь тогда, когда в него заходили российские БТРы. Затем, когда встал вопрос, где должна быть столица Новороссии, ее решили делать в Харькове – самый крупный город, не пострадавший от обстрелов, уже имевший столичный опыт, не надо было строить здания под новую власть. Это продавленное Москвой и, на мой взгляд, ошибочное и предательское решение глубоко оскорбило сражавшийся и умиравший под бомбами Донецк. Со своей стороны, харьковчане тоже задавали вопросы, а с чего это они должны давать деньги на восстановление Донецка и Луганска. Десятилетия позднесоветской и постсоветской эпохи, когда человек человеку не друг, не товарищ и не брат, а волк, давали о себе знать, и порой в очень уродливой форме. Грызлись… интриговали. У нас, в России, тоже немало тех, кто говорит, а чего это мы должны помогать Новороссии и строить за такие деньги мост в Крым? Ну и что, что там тоже русские…