Карл – высокопоставленный начальник в телеиндустрии. Он прекрасно справляется со своими многочисленными обязанностями на самой вершине карьерной горы – крутой и скользкой. Все идет именно так, как любой сторонний наблюдатель посчитал бы нужным, но внутри Карл испытывает едва заметное ощущение неудовлетворенности, как будто от него ничего не зависит.
– Я стал продюсером, чтобы сделать мир лучше, – говорит он. – Но теперь уже и не знаю, насколько цифры рейтинга, от которых напрямую зависит мой успех, связаны с добром, которое я надеялся нести в этот мир.
У Карла экзистенциальный кризис. Его внутренняя реальность и внешний мир перестали соответствовать друг другу. Он ежедневно исследует это несоответствие – он пишет.
– Я записываю все на бумагу и смотрю, что получается. Не притворяюсь, будто это приятно. Не убеждаю себя, что все хорошо. Вместо этого я каждый день смотрю, что можно сделать, чтобы приблизить ту жизнь, какая у меня есть, к той, какую мне бы хотелось. Что выбрать, за какие проекты браться в соответствии с моим личным взглядом на то, что необходимо сделать в масштабах планеты. Я стремлюсь к тому, чтобы на мои решения влияла не только коммерция, но и совесть. Я обращаюсь к тексту за поддержкой и советами – как обратился бы к наставнику.
Карл интегрирует мечты и реальность.
Эллисон пятый десяток и она недавно стала вдовой: рак неожиданно и жестоко отнял у нее мужа.
– Я пишу, чтобы справиться со смертью Роба. Я пишу, чтобы попрощаться с ним, с нашей жизнью, совместными планами. Я пишу, чтобы поздороваться с моей новой знакомой – с той, кем я стала без него. Иногда у меня едва получается написать хотя бы что-то. Бывает, я только и делаю, что пишу. А иногда это единственное, за что у меня получается держаться. Если бы не писала, вряд ли смогла бы пережить это нелегкое время. Это занятие не просто спасает мне жизнь. Оно стало моей жизнью.
Эллисон интегрирует прошлое и будущее.
Писать – это плакать на плече у друга. Делиться секретами с тем, кто услышит и поможет нам разложить все по полочкам. Шагать с товарищем по ухабам скорби и отчаянья. Наблюдать за погодой – и влиять на погоду. Разглядывать пейзаж, в котором мы живем.
Я перехожу к следующей части симфонии моей жизни.
Многие годы вся моя работа и мысли вертелись вокруг одних отношений. Они перекрывали мне горизонт, загромождая остальной пейзаж. Они чем-то похожи на крыло церкви со знаменитой картины Джорджии О’Киф [38] , гигантскую монолитную форму, что заполняет весь холст – как и они мою жизнь.
Уже полтора месяца подряд я занимаюсь тем, что отвожу свой жизненный объектив назад и влево. Если пользоваться кинематографическими терминами, я меняю план с крупного на общий, добавляю перспективы, чтобы можно было посмотреть на монолит в контексте картины целиком. Как будто я перевела камеру с церковной пристройки влево: «Вот это да! Там же еще целая деревня!»
Когда все это оказывается на бумаге, я ощущаю наплыв эмоций. Сначала является скорбь. Мне нравилось работать с этим человеком. Нравилось, как меня вдохновляло его присутствие, его мастерство. Следом приходит облегчение. Я переступала через саму себя, изворачивалась, как могла, чтобы приспособиться к перепадам его настроения и неожиданным исчезновениям. Третий – гнев: «Как я могла не замечать, насколько работа с ним выматывала меня? В особенности его непредсказуемость и то, что приходится ходить вокруг него на цыпочках?» В-четвертых, будто траву на ветру, меня волновало еще одно чувство – любопытство. Нечто новое ожидает меня впереди. Я ощущаю это, хотя пока это нечто остается за кадром.
Падение с лошади, это неожиданное столкновение с реальностью утоптанной земли, кажется мне физическим проявлением перемен в моем творчестве. Оборвав личные отношения, а затем и творческое сотрудничество, я страдаю от боли, чувствую себя избитой, двигаюсь медленнее и чувствую, что беречь себя нужно больше обычного. Это дается проще, когда я пишу. Я пишу, чтобы сказать себе только правду и ничего, кроме правды. Не ради искусства, но ради здравого смысла. Для этого хорошо подходят стихи. В них мне важна честность, а не искусность.
Я дополняю эмоциями свою полноту.
Ты был моим пейзажем.
Моей горой и небом.
Долиной, где сажают
Фруктовые сады.
Не знала я, что лава
Бурлит под твоим склоном.
Толчков не ощущала,
Но был ты словно бомба,
Что через миг рванет.
Ты был моей землею.
Когда гора взрывалась,
Затмив собою солнце,
Мне было непонятно,
Что сделал ты со мной.
Ты был моим пейзажем,
Ты был моей опорой,
На воздух все взлетело
И устремилось вниз.
Огонь, обломки, пепел,
Разбитое стекло.
И пусть уже не важно,
Что я тебя любила,
Теперь-то что нам делать,
Как быть, с чего начать?
Если бы я не писала, если бы не делала этого достаточно долго и глубоко, попыталась бы жить дальше, будто никто не впадал в немилость, будто это была минутная заминка, а не крушение планов и надежд. Я увидела крестьянина, который не знал, что его мирная гора на самом деле – вулкан, что я строю свою творческую жизнь на плато, под которым бурлит лава. То, что казалось твердью, на самом деле ею не было.
Как и тот крестьянин, я чувствую, что меня предали. Это неприятное чувство, но оно настоящее, и, как битое стекло нужно вымести с деревенской площади, мне нужно остановиться, осмотреться и освободиться от обломков, прежде чем двигаться дальше.
Когда мы пишем для того, чтобы помочь себе в интеграции, создаем не только реку, но и мост через нее. Писать – это не только ущелье, в которое нужно войти, невзирая на страх, чтобы справиться с собственными чувствами, но и веревка, переброшенная через это ущелье, чтобы мы сумели перебраться в безопасное место. Ежедневность письма дает нам не только пережить перемены, но и запечатлеть их небольшими посильными отрезками, найти опору, когда мы вылетаем из седла.
Нередко, сами того не замечая, мы «выбиваемся из ритма» собственной жизни. Неожиданно для нас самих мы выходим из равновесия, теряем настрой. Именно тогда нам нужна помощь, чтобы интегрировать происходящее, вернуться к целому. Это упражнение, несмотря на простоту, удивительно действенно, когда нужно «вернуться в седло».
Засеките пятнадцать минут. Пронумеруйте строки от первой до двадцать пятой. Затем очень быстро закончите фразу «Было бы здорово…» – двадцать пять раз. Ваши желания могут колебаться от пустяковых до серьезных, от личных до профессиональных. Например: