Пепел уже развеяло, но среди углей виднелись недогоревшие обрывки одежды. Миляга подошел поближе.
— Люциус, я недостаточно материален, чтобы копаться в этом мусоре. Ты не окажешь мне такую услугу?
Люциус послушно нагнулся и вытащил из-под углей то, что осталось от нуллианакских одеяний. Это были обгорелые куски костюмов, балахонов и плащей самых разнообразных фасонов. Некоторые были украшены тонкой вышивкой по паташокской моде, другие были самой обычной дерюгой. Иногда попадались обрывки с медалями — судя по всему, остатки военной формы.
— Похоже, они пришли со всей Имаджики, — сказал Миляга.
— Их вызвали, — сказал Люциус в ответ.
— Логичное предположение.
— Но зачем?
Миляга задумался на мгновение.
— По-моему, Незримый решил запихнуть их в свою печь, Люциус. Он сжег их.
— Стало быть, Он очищает Доминион от скверны?
— Да, именно так. И нуллианаки знали об этом. Поэтому они и сбросили с себя всю одежду, словно кающиеся грешники, ведь они знали, что идут на суд.
— Вот видите, — сказал Люциус, — сколько у вас и своей собственной мудрости.
— Когда я уйду, ты сможешь сжечь оставшийся мусор?
— Конечно.
— Он хочет, чтобы мы очистили это место.
— Я могу начать прямо сейчас.
— А я вернусь в Пятый Доминион и закончу свои приготовления.
— Убежище все еще стоит?
— Да. Но я буду совершать ритуал не там. Я вернулся на Гамут-стрит.
— Прекрасный был дом.
— Он и сейчас по-своему прекрасен. Я видел тебя там на лестнице всего лишь несколько ночей назад.
— Дух там, а плоть здесь. Что может быть прекраснее?
— Слиться плотью и духом со всем творением, — ответил Миляга.
— Да, вы правы.
— И это произойдет. Все — едино, Люциус.
— Я не забыл этот урок.
— Хорошо.
— Но могу я попросить вас кое о чем?
— Да?
— Называйте меня, пожалуйста, Чикой Джекином. Я утратил очарование молодости, так что пора распроститься и с тем именем.
— Хорошо, Маэстро Джекин.
— Спасибо.
— Увидимся через несколько часов, — сказал Миляга и с этими словами сконцентрировался на возвращении.
На этот раз ни сентиментальные воспоминания, ни какие-либо иные посторонние мысли не сбили его с курса, и со скоростью мысли он полетел назад — над Изорддеррексом, вдоль Постного Пути, над Колыбелью и погруженными во мрак высотами Джокалайлау, — пролетел над холмом Липпер Байак и Паташокой (в ворота которой ему еще предстояло войти) и в конце концов вернулся в Пятый Доминион, в дом на Гамут-стрит.
За окном был день, а в дверях стоял Клем, терпеливо дожидаясь возвращения Маэстро. Заметив первые признаки жизни на лице Миляги, он тут же заговорил, словно сообщение его не терпело и секундного отлагательства.
— Понедельник вернулся, — сказал он.
Миляга потянулся и зевнул. Шея и поясница побаливали, а мочевой пузырь был готов разорваться, но кишечник, вопреки мрачным предсказаниям Тика Ро, сохранил свое содержимое при себе.
— Хорошо, — сказал он. Поднявшись, он проковылял к каминной полке и, ухватившись за нее, принялся разминать онемевшие ноги. — Он привез камни?
— Да, привез. Но он вернулся один, без Юдит.
— Куда она, черт возьми, подевалась?
— Мне он не говорит. Она просила его передать тебе какое-то послание, и он сказал, что оно предназначается для тебя одного. Позвать его? Он внизу, завтракает.
— Хорошо, пришли его ко мне, пожалуйста. Да, и если можешь, притащи мне чего-нибудь поесть. Только, Бога ради, не сосиски.
Клем отправился вниз, а Миляга подошел к окну и распахнул его настежь. Последнее утро, которое Пятый Доминион встречал непримиренным, было в разгаре. Листья на ближайшем дереве уже успели поникнуть от жары. Услышав, как Понедельник шумно ринулся вверх по лестнице, Миляга обернулся, чтобы встретить вестника. Вестник появился с недоеденным гамбургером в одной руке и недокуренной сигаретой — в другой.
— Ты что-то хочешь сообщить мне?
— Да, Босс. От Юдит.
— Куда она подевалась?
— В Изорддеррекс. Это часть того, что я должен вам передать.
— Ты видел, как она отправилась?
— Нет. Она велела мне выйти и подождать снаружи, ну я и послушался.
— А другая часть?
— Она сказала мне… — он скорчил мину, выражавшую высшую степень сосредоточенности, — …чтобы я сказал тебе, куда она отправилась, и это я уже сделал, а потом она сказала мне, чтобы я сказал тебе, что в Примирении таится опасность и ты не должен ничего делать, пока она не свяжется с тобой.
— Таится опасность? Она так указала?
— В точности ее слова. Без обмана.
— А у тебя есть какие-нибудь предположения о том, что она имела в виду?
— Нет, Босс. Хоть обыщи меня. — Он вгляделся в самый темный угол комнаты. — Я не знал, что у тебя есть обезьяна, — сказал он. — Ты привез ее из путешествия?
Миляга посмотрел в угол. Отдохни Немного, судя по всему прокравшийся в комнату ночью, тревожно смотрел на Маэстро.
— Она ест гамбургеры? — спросил Понедельник, опускаясь на корточки.
— Можешь попробовать, — ответил Миляга рассеянно. — Понедельник, это все, что сказала Юдит: «таится опасность»?..
— Все, Босс. Клянусь.
— Вы вошли в Убежище, и она сразу же сказала тебе, что не хочет возвращаться?
— Не-е-ет, она там долго валандалась, — сказал Понедельник, строя рожи мнимой обезьяне, которая покинула свой угол и двинулась к протянутому гамбургеру.
Он хотел было подняться, но обезьяна оскалила зубы с такой яростью, что он передумал и просто протянул руку как можно дальше, чтобы не подпускать тварь к лицу. Приблизившись, она блаженно втянула в себя запах гамбургера и, подняв крошечные лапки, с неподражаемым изяществом взяла кушанье.
— Ну так рассказывай, — сказал Миляга.
— Ах да! Так вот, когда мы туда завалились, там был один придурочный, ну, она и стала с ним трепаться.
— Она знала этого человека?
— Да, точно.
— И кто это был?
— Забыл имя, — сказал Понедельник. Увидев, как Миляга нахмурил брови, он начал протестующе оправдываться. — Это не входило в послание, Босс. А иначе я бы обязательно запомнил.
— Все равно вспоминай, — сказал Миляга. — Кто это был?
Понедельник выпрямился и нервно затянулся.