– Вот скажи: ты пишешь, чтобы привлечь внимание мировой общественности к самым болевым точкам? – спросил Пит.
– Господи, нет, конечно. – Я вспомнил Пола Уайта, лежащего в луже крови, – это было во время моей первой поездки в Сараево; вот Пол как раз хотел «привлечь внимание мировой общественности» к тому, что там творилось. – Главным и постоянным недостатком нашего мира является такая его исходная черта, как равнодушие. Он, может, и проявил бы внимание и заботу, но в данный момент у него слишком много других дел.
– В таком случае зачем рисковать головой? Зачем служить адвокатом дьявола? Зачем писать статьи, которые все равно ничего не изменят? – спросил Брендан.
Я изобразил улыбку – специально для Брендана.
– Во-первых, я не так уж рискую головой: я чрезвычайно строго соблюдаю все меры предосторожности. Во-вторых…
– А какие меры предосторожности там можно предпринять? – прервал меня Брендан. – Как, например, остановить тяжелый автомобиль, начиненный взрывчаткой, который сейчас взорвется у дверей твоей гостиницы?
Я посмотрел на Брендана и три раза моргнул, пытаясь заставить его исчезнуть с экрана. Черт побери! Волшебство не работало. Может, в следующий раз получится? И я спокойно продолжил:
– Во-вторых, вернувшись в Багдад, я буду отныне иметь право жить и передвигаться только в пределах «Зеленой зоны». В-третьих, если о зверствах не писать, они как бы сами собой «перестают происходить», как только погибает их последний свидетель. Вот этого я как раз и не могу вынести. Когда о массовых расстрелах, бомбардировках и прочих ужасах пишут, то в памяти мировой общественности все-таки остается пусть крошечная, но зарубка. И кто-то где-то в какой-то момент, получив возможность узнать, что происходит, начинает действовать. Возможно, начинает. Но по крайней мере информация уже уйдет в массы.
– Так ты, значит, как бы ведешь летопись событий во имя будущего? – спросила Рут.
– Спасибо, Рут, это хорошо сказано. Я, пожалуй, соглашусь с этим и даже приму на вооружение. – Я снова потер усталые глаза.
– А ты не будешь по всему этому скучать? – спросил Брендан. – Ну, после июля?
– После июня! – весело поправила его Холли.
Надеюсь, никто не заметил, как я вздрогнул и внутренне скорчился.
– Когда это наконец произойдет, – сказал я Брендану, – я непременно опишу тебе свои ощущения.
– А ты уже присмотрел себе какое-нибудь приличное местечко? – спросил Дэйв.
– Ну, конечно, пап! – сказала Холли. – У Эда имеется далеко не одна запасная тетива для лука. Возможно, он станет работать в какой-нибудь газете или на Би-би-си, да и Интернет сейчас просто невероятными темпами завоевывает новостное пространство. Один из бывших издателей Эда, например, преподает в Лондонском университете.
– Ну, по-моему, было бы просто великолепно, если бы ты, Эд, навсегда осел в Лондоне, – сказала Кэт. – Мы действительно очень беспокоимся, когда ты уезжаешь. Я видела фотографии из Фаллуджи… и эти тела, которые они развесили на мосту… Чудовищно! И отвратительно! А я-то считала, что американцы еще несколько месяцев назад победили! А иракцы искренне ненавидят Саддама, потому что он – чудовище…
– Да, Кэт, Ирак оказался куда сложнее, чем это представлялось нашим великим Хозяевам войны [127] . Чем они хотели себе это представить.
Дэйв хлопнул в ладоши:
– Ну, что-то наша беседа зашла куда-то совсем не туда! Давайте-ка вернемся к более серьезным проблемам: Пит сегодня вечером устраивает мальчишник, что ты на это скажешь, Эд? Кэт сказала, что с удовольствием посидит с Аоифе [128] , так что никаких извинений мы от тебя не примем.
– Там будет еще несколько моих приятелей с работы, – сказал Пит. – Встречаемся в «Cricketers» [129] , – это очень симпатичный паб и совсем рядом, за углом, а потом…
– Я бы предпочла остаться в блаженном неведении относительно того, что будет «потом», – быстро вставила Шэрон.
– О, разумеется, – сказал Брендан. – Ведь сами наши милые цыпочки наверняка собираются весь вечер играть в «Скраббл». – И он сценическим шепотом, как великую тайну, поведал мне: – Представляешь: они сперва отравятся смотреть мужской стриптиз в «Королевском павильоне» [130] , а потом завалятся в какую-нибудь берлогу на пристани.
Рут игриво шлепнула его по руке:
– Ты клеветник, Брендан Сайкс!
– Абсолютно точно, – сказала Холли. – Разве можно застать таких респектабельных дам, как мы, где-то вдали от доски для «Скраббла»?
– Напомни мне, чем вы на самом-то деле собираетесь заниматься, – сказал Дэйв.
– Умеренной дегустацией вин, – ответила Шэрон, – в баре, которым владеет один из самых старых друзей Пита.
– Значит, сеанс дегустации вин? – хмыкнул Брендан. – А у нас в Грейвзенде пьянку так пьянкой и называют. Так как ты насчет мальчишника, Эд?
Холли ободряющее мне покивала, но я бы предпочел прямо сейчас начать доказывать, какой я замечательный отец, пока Холли еще не перестала со мной разговаривать.
– Не обижайся, Пит, но я, пожалуй, воздержусь. Мне скоро снова вылетать на свою каторжную службу и хочется провести какое-то время с Аоифе. Даже если она будет крепко спать. Тогда, кстати, и Кэт не пропустит сеанса дегустации вин.
– Эд, милый, я совсем не против посидеть с девочкой, – сказала Кэт. – И пить мне вредно, мне надо следить за давлением.
– Нет, правда, Кэт. – Я допил скотч и наконец-то с наслаждением почувствовал, что пьянею. – Лучше вы в таком случае уделите больше внимания своим родственникам из Корка, а я с удовольствием пораньше завалюсь спать, иначе сегодня в церкви буду без конца зевать. То есть завтра, конечно. Господи, видите, что я несу?
– Ну, ладно, – сказала Кэт. – Если ты действительно уверен…
– Совершенно уверен, – сказал я ей, потирая дергающийся глаз.
– Не три глаза, Эд, – сказала Холли. – Только хуже сделаешь.
* * *
Было одиннадцать вечера, и вокруг стояла полная тишина. Олив Сан опять потребовала, чтобы я как можно скорее вылетел обратно, самое позднее – в четверг, и теперь мне предстояло сообщить об этом Холли. Желательно прямо сегодня вечером – иначе она так и будет строить планы на всю следующую неделю, которую мы наконец чудесно проведем все втроем. В Фаллудже сейчас было сосредоточено невероятное количество американской морской пехоты – больше, чем во время сражения за город Хюэ во Вьетнаме, – а я торчал здесь, на побережье Сассекса. Узнав о моем скором отъезде, Холли, скорее всего, разнесет весь этот проклятый отель вдребезги, но уж лучше сразу сказать и покончить с этим. Ничего, ей так или иначе придется взять себя в руки, потому что завтра свадьба ее сестры. Аоифе крепко спала на узкой кроватке в уголке нашего гостиничного номера. Я добрался до отеля довольно поздно, когда она уже легла, так что даже поздороваться с дочерью не успел, но, как известно, Первое Правило Родителей – никогда не будите мирно спящее дитя. Интересно, подумал я, а как спится сегодня дочерям Насера, когда вокруг лают собаки и трещат выстрелы, а внизу стучат ногами в дверь морские пехотинцы? Я включил телевизор, убрав звук; на плоском экране возникли кадры Си-эн-эн: морпехи под огнем пробираются по крышам Фаллуджи. Я все это видел собственными глазами раз пять, а может, и больше, однако ничего нового в этом новостном блоке даже самые маститые журналисты показать не смогли; надо было ждать новых сообщений, когда, уже через несколько часов, в Ираке наступит утро. Четверть часа назад Холли прислала эсэмэс, сообщив, что скоро вернется в гостиницу, поскольку девичник уже почти закончился. Впрочем, это «скоро» могло означать все что угодно, особенно после посещения винного бара. Я выключил телевизор, доказывая самому себе, что вовсе не подсел на войну, и подошел к окну. Брайтонский пирс весь так и светился огнями, точно «Волшебная страна» пятничным вечером; на ярмарочной площади бумкала поп-музыка. Сегодня выдался вполне теплый весенний вечер – по английским меркам, разумеется, – и рестораны и бары на набережной были полны. Держась за руки, прогуливались парочки. Дребезжали ночные автобусы. И, как ни странно, уличное движение вполне подчинялось правилам, а мое появление ничуть не нарушило порядок в мирном и успешно функционирующем обществе. Но я отлично понимал: да, я буду наслаждаться этим порядком несколько дней, может быть, даже недель, но уже через пару месяцев здешняя хорошо организованная жизнь приобретет для меня вкус выдохшегося безалкогольного пива. Нет, нельзя сказать, будто я подсел на войну, как выразился Брендан, будто меня неудержимо тянет в зону военных действий. Это было бы столь же нелепо, как обвинять Дэвида Бэкхема в том, что его неудержимо тянет на футбольное поле. Просто футбол для Бэкхема – это его искусство и ремесло, а репортажи из «горячих точек» – это мое искусство и ремесло. Жаль, что я не сумел сформулировать эту мысль именно так, когда беседовал с кланом Сайксов.