– Он будет велик, – начал Себастьян, – И будет царствовать над Адом вовеки, и Царству его не будет конца [3] .
– Не понимаю. – Голос Джослин казался безжизненным даже ей самой. – Ты хочешь править этим миром? Миром демонов, миром распада? Ты хочешь повелевать трупами?
Себастьян засмеялся. Это был смех Валентина – такой же грубый.
– О, нет, – промолвил он. – Ты совершенно меня не понимаешь. – Он сделал быстрое движение пальцами (так же в свое время делал Валентин, когда научился магии), и вдруг экраны засветились.
На одном был выжженный пейзаж: искореженные деревья и опаленная земля, над которой кружили крылатые чудовища. Джослин увидела темные фигуры, стоявшие на некотором расстоянии друг от друга, и поняла, что это были Помраченные – они сторожили этот мертвый мир.
Другой экран показал Аликанте, город мирно спал в лунном свете. Звездное небо, блеск воды в каналах… Джослин вдруг осенило, почему этот зал показался ей знакомым. Здесь не было взбиравшихся к потолку скамеек, а вместо огромных окон вот эти экраны, но все же зал почти в точности повторял Зал Совета в Гарде.
– Моя крепость имеет входы в оба мира, которые ты видишь, – самодовольно заявил Себастьян. – Твой мир скоро падет. Я мечтаю об этом днем и ночью. Пока еще не знаю, будет ли схватка быстрой или придется брать измором, но я все равно одержу победу. – Его глаза лихорадочно блестели. – Представь, каких высот я достигну: я буду властвовать над всеми, включая людей! – Он повернулся к ней: – Ну! Скажи мне теперь, мама, что это во мне от тебя.
У Джослин загудело в голове.
– Тут два трона, – прошептала она.
Небольшая складка пролегла у него между бровями.
– Что?
– Тут два трона, – повторила она. – Я не дура, поняла, кого ты хочешь посадить рядом с собой. Тебе нужна она; ты хочешь, чтобы она была здесь. Твой триумф – ничто, если она его не увидит. И эта… эта потребность в любви… это точно от меня.
Себастьян так сильно закусил губу, что из нее брызнула кровь.
– Слабость, – произнес он, дрогнувшим голосом. – Это слабость.
– Это человечность, – поправила Джослин. – Но неужели ты думаешь, что Клэри захочет сидеть здесь рядом с тобой?
На миг ей показалось, что что-то промелькнуло в его глазах, но через мгновение в них снова был черный лед.
– Лучше было бы, если б захотела, но я просто приведу ее сюда. Мне не важно, захочет ли она.
Как будто что-то взорвалось в мозгу Джослин. Она бросилась вперед и попыталась выхватить стилет из его руки; он отступил, уклоняясь, а затем быстрым движением сбил ее с ног. Она упала на пол и съежилась. Через мгновение рука Себастьяна схватила ее за волосы и поставила на ноги.
– Глупая сука, – зарычал он и отвесил ей пощечину. – Думаешь, ты оскорбила меня? Да твое проклятие делает меня только сильнее.
Джослин рванулась:
– Отпусти!
Экран, на котором была пустыня, вдруг озарился огнем; Себастьян отпрянул, на его лице выразилось удивление. Слепящий золотой столб вздымался к самому небу. Помраченные забегали, словно муравьи.
Джослин не смогла сдержать улыбку. Впервые с тех пор, как она оказалась в этом мире, в ее сердце зародилась надежда.
– Небесный огонь, – прошептала она.
– Да!
Джослин посмотрела на Себастьяна с ужасом, она думала, что он испугается, а он, кажется, радуется.
– «Вот закон всесожжения: всесожжение пусть остается на месте сжигания на жертвеннике всю ночь до утра, и огонь жертвенника пусть горит на нем»! [4] – воскликнул он и воздел обе руки, как будто хотел обнять огонь, полыхавший в мертвом мире. – Излей свой огонь на воздух пустыни, брат мой! – крикнул он. – Пусть он вольется в пески, словно кровь или вода, и не останавливайся… не останавливайся на пути своем, пока мы не сойдемся лицом к лицу.
Когда Клэри, выбившись из сил, поднялась на вершину очередной дюны, она подумала, что Руна выносливости, конечно, хороша, но все же не идет ни в какое сравнение с чашечкой кофе. Она была почти уверена в том, что могла бы провести еще один день на ногах, утопая по щиколотки в грудах пепла, если бы по ее жилам бежал сладкий кофеин…
– Похоже, ты думаешь о том же, о чем и я? – спросил Саймон, пристраиваясь к ней. Он просунул большие пальцы рук под лямки своего рюкзака и выглядел таким же изможденным, как и остальные. После истории с Небесным огнем они никак не могли прийти в себя и спали урывками. Джейс, казалось, держался только на адреналине, да еще благодаря путеводному браслету на руке; добавить к этому, что ему настолько не терпелось встретиться с Себастьяном, что иногда он убегал вперед, забывая подождать остальных, и спутникам приходилось окликать его.
– Наверняка ты думаешь, что добрая порция латте из «Мад-Трак» сделала бы сейчас жизнь веселее? – развил свою мысль Саймон. – И знаешь, есть хорошее местечко недалеко от Юнион-сквер, там специально для вампиров в кофе добавляют немного крови. Не слишком сладко, не слишком солоно.
Клэри остановилась; сухая ветка, торчавшая из земли, запуталась у нее в шнурках.
– Саймон, если ты помнишь, мы договаривались о том, чтобы не делиться подробностями.
– А Изабель нравится, когда я говорю о вампирах.
Клэри вынула меч и поддела ветку острием.
– Изабель – твоя девушка, – сказала она. – Она должна слушать тебя.
– Правда? – удивился Саймон.
Клэри покрутила пальцем у виска и начала спускаться с холма. В воздухе все еще чувствовался запах гари, небо было желтовато-зеленым. Она увидела, что Алек и Изабель стоят рядом с Джейсом у подножия; Джейс трогал браслет у себя на руке и осматривался.
Девушка махнула им рукой и вдруг заметила впереди какое-то свечение. Она вынула стилус и наскоро нанесла на руку Руну дальнозоркости. Не сказать, чтобы руна очень уж помогла, но свечение стало сильнее.
– Саймон, ты видишь это?
Он проследил за направлением ее взгляда:
– А… Так я еще вчера говорил. Сейчас не могу сказать ничего конкретного, а вчера мне показалось, будто я вижу большой город.
– Клэри! – На них смотрел Джейс. Лицо его было бледным, скулы обострились. – Что там у вас?
Она указала на горизонт:
– Там что-то есть. Саймон склоняется к тому, что это город.
Джейс кивнул и быстро зашагал в указанном направлении. Изабель и Алек переглянулись и отправились за ним. Клэри с Саймоном рванули вниз, скользя по осыпающемуся склону. Клэри не впервые оценила свою униформу: обычные джинсы не выдержали бы такого испытания.