– Джилли, – проговорила Глория, завязывая пояс на халате, пока впускала нас с Раскином к себе. – Что такое? Что произошло? – Слава богу, она вернулась.
Раскин улегся на свое привычное место у камина, и я рассказала ей про Джека.
– Ну и лжец этот шаромыжник! – сказала она, протягивая мне второй стакан бренди. – Прости, Джилли! Это моя вина. Я призывала тебя присмотреться к нему, я одна из тех…
Я заметила, что у нее на столе лежит несколько брошюрок агентств по недвижимости.
– Ты, случайно, не собираешься переезжать? – перебила ее я.
– Джилли, мне только что оценили дом, мне просто стало любопытно, сколько он может стоить. – Она подвинула свое кресло, чтобы сесть рядом, чувствуя мою печаль.
– Глория, не уходи…
– Джилли, если ты так убиваешься по Джеку, то он не стоит этого, дорогая.
– Он меня не волнует. – Я начала плакать. – Ты единственная, кто у меня сейчас есть, – сказала я, цепляясь за нее как ребенок.
– Это не так. У тебя много друзей.
– Я скучаю по маме… – Я сглотнула, вспомнив про Гая. Мне даже не хватало сил рассказать Глории про Гая. Скоро он исчезнет из моей жизни. Женится и исчезнет. – Я не отпущу тебя, – пробормотала я, не в состоянии позволить ей уйти.
– Веселая пенсионерка никуда от тебя не денется, – пообещала она, поглаживая меня по волосам, как делала когда-то мама, когда я была совсем маленькой, пока наконец мои рыдания не стихнут.
Я чувствовала, как меня накрывают теплым одеялом, а на прикроватной тумбочке появляется стакан воды.
– Ты никогда от меня не избавишься, Джилли, – услышала я шепот Глории, потом она поцеловала меня в щеку и пожелала спокойной ночи. – Никогда.
1990
Мы с Ником вернулись, перекинув через плечо теннисные ракетки. Нам было по тринадцать, и у нас были каникулы. Мама записала нас на недельные курсы по большому теннису. Ник сказал, что она это сделала, только чтобы вытащить нас из дома.
Папа, нахмурившись, сидел за кухонным столом и что-то читал. Я открыла холодильник, чтобы достать апельсиновый сок. Ник полез в шкаф за чипсами.
– Где мама? – спросил он. Я ожидала, что папа скажет, что она наверху отдыхает. Большую часть времени она спала, а если не спала, то курила.
– Папа? – Я подсела к нему за стол. – Что случилось? – Я бросила взгляд через его плечо и увидела письмо, написанное маминым почерком. Отец попытался прикрыть его рукой.
– Папа? – снова повторила я.
– Мне так жаль, – пробормотал он, глядя на меня. В его глазах стояли слезы. Я знала, что все плохо, иначе вряд ли он станет плакать. Мама обвиняла его в том, что у него каменное сердце. – Она ушла, – проговорил он.
Меня окутал страх.
– Ушла? Куда ушла? – спросил Ник.
– От нас.
Когда мама ушла от нас, перед сном я всегда плакала и только потом, обессилев, засыпала. Папа не выказывал никаких эмоций, равно как и Ник, поэтому в своей же семье я чувствовала себя белой вороной. Когда я рыдала, лежа в постели, папа пытался утешить меня, как мог. Он говорил, что мы должны быть сильными и научиться жить без нее.
– Она вернется? – всхлипывая, спрашивала я.
– Не знаю. – Он брал мою руку в свои и слегка потирал. – Когда становишься старше, Джилли, то начинаешь понимать, что в жизни не всегда бывает… – он остановился, посмотрел на мою книжную полку, – как в сказках. Боюсь, люди будут подводить тебя. Это горькая правда, но так бывает. – Потом папа сказал, чтобы мы с Ником никогда не сомневались, что мама любит нас и что на самом деле она ушла не потому, что не хочет заботиться о нас, а потому, что больше не может быть нам хорошей мамой.
– Папа, но ты же нас не бросишь? Ведь нет?
– Никогда. – Он обнял меня. – Мы с тобой связаны навеки.
В следующие восемнадцать месяцев мы стали самостоятельней, и жизнь вернулась в привычную колею. Мы с Ником добирались до школы на автобусе, потом возвращались домой, готовили себе что-нибудь поесть и за кухонным столом делали уроки. В шесть вечера возвращался папа, сразу открывал бар и наливал себе джин. Позже он готовил для нас ужин. Раньше это делала мама, поэтому мы смеялись, когда отец открывал поваренную книгу, нацеплял на свой огромный нос очки и внимательно изучал рецепты. Я обычно нарезала и мыла овощи, а Ник накрывал на стол. Иногда мы говорили о Мэган и маме и о том, как она любила печь рыбный пирог, а в это время в фоновом режиме звучала классическая музыка. Мы вспоминали, как я заходила в комнату Мэган и она говорила «Привет, Джилли!», даже еще не слыша мой голос. Она не могла самостоятельно повернуть шею из-за полной атрофии мышц, но она узнавала меня по шагам. Я вспомнила, как однажды мама дала Мэган пучок петрушки, та схватила ее своими пухлыми ручками и начала растирать между ладонями.
Когда папа был в хорошем настроении, он разрешал нам с Ником допоздна смотреть телевизор при условии, что в школе мы никому об этом не скажем. По выходным мы сами готовили себе завтрак, который состоял из тостов и яиц-пашот, моего любимого блюда.
Мама присылала нам открытки из разных стран мира и подписывала их с любовью, но никогда не обещала, что вернется домой. Ник сразу выбрасывал их в мусорку, а свои я хранила между страниц учебников.
Однажды вечером, когда Ник накрывал на стол, а я готовила для нас ириски «Ангельское наслаждение», у меня возникло странное ощущение, что мама собирается вернуться. Я не могла это объяснить, но иногда я видела, что произойдет в будущем. Например, я знала, когда изменится ветер. Когда я поделилась этим с Ником, он швырнул на стол столовые приборы.
– Она глупее, чем думает, если считает, что может просто вернуться и заявить, что снова будет нам мамой, – сказал он.
– О чем вы спорите? – прокричал папа.
– Ничего. – Ник посмотрел на меня, при этом его глаза потемнели от гнева и были неумолимы.
Папа повернулся ко мне, не понимая, что происходит.
– Давайте, – потребовал он. – Если у вас проблемы в школе, я должен об этом знать. Поговорите со мной.
Раздался звонок в дверь.
Я давила пальцем на дверной звонок до тех пор, пока не услышала:
– Все в порядке! Я открою!
Наконец Нэнси открыла мне дверь.
– Девочки дома? – спросила я, пройдя в коридор, но не собираясь идти дальше.
Впервые Нэнси не заострила на этом внимания.
– Послушай, Джилли! – начала она, подхватив меня под руку, при этом ее голосок звучал слаще меда. – Рада, что ты пришла. Нам нужно поговорить.
– Дети дома? – повторила я.
– Они с друзьями. Они пошли…