— Нет. Вы должны остаться здесь. Не возвращайтесь домой. И не ходите в руины. Вы останетесь здесь, в безопасности, понимаете?
— Там кто-то был. Я увидела свет, потому и пошла. Что если бы они задержались там?
— Не стоит волноваться из-за того, чего не случилось, — с натужной бодростью произнес Рив, подразумевая: «Вас бы уже не было в живых». Элви уронила голову на руки. — Вы сможете описать, как туда добраться?
Она кое-как объяснила дрожащим голосом. Рив на ручном терминале построил карту, насколько она могла судить, довольно точную. Хотя память, кажется, ее немного подводила.
— Ну, хорошо, — заключил Рив, — я пока оставлю вас здесь.
— Но у меня вся работа дома!
Безопасник ободряюще потрепал ее по плечу, но взгляд его уже обратился внутрь. В его дальнейших планах ей не было места.
— Прежде всего надо позаботиться о вашей безопасности, — сказал он. — Остальное потом.
Несколько часов она сидела или расхаживала по комнате. Сквозь стену доносились голоса Рива и его подчиненных, звучали они серьезно и деловито. А потом их осталось меньше.
За Элви пришла молодая женщина. Элви знала ее в лицо, но не по имени. Странно, что за два года пути они так и не познакомились. Это кое-что говорило о популяции и общении в ней. Или об отсутствии общения.
— Вам что-нибудь нужно, доктор Окойе?
— Я не знаю, где бы поспать. — Голос Элви прозвучал тонко. Хрупко.
— Я поставила койку, — сказала девушка. — Пожалуйста, пройдите за мной.
Комната опустела. Остальные ушли в чужую тьму, чтобы встретиться с ужасающе человеческой угрозой. У девушки, проводившей ее к койке, на поясе была кобура. Элви мимоходом выглянула в окно. Та же улица, по которой она шла вчера, но все изменилось. Ощущение угрозы повисло над поселком, как наступающий шторм. Как дымка на горизонте. По улице прошел брат Фелисии. Он не взглянул на нее, он вообще не смотрел по сторонам.
В Элви поселился глубокий холодный страх.
Бася сам вызвался работать на руднике в ночную смену.
Меньше людей, от которых надо таиться. Меньше открытого неба, от которого у него дрожат колени. Работа, даже потогонная, приносила облегчение. Доставленный с «Барбапикколы» фабрикатор изготавливал вагонетки и тележки так проворно, что люди едва успевали загружать их сырой породой. Бригада Баси, чтобы угнаться за ним, решила протянуть рельсы от шахты к грохотам [13] и оттуда к бункерам, где руда дожидалась челноков с «Барбапикколы» для доставки на орбиту. До сих пор породу возили на тачках. Моторизованная система увеличила добычу на порядок.
Итак, Бася со своей бригадой прокладывал металлические рельсы от блестящего в резком белом свете новенького фабрикатора. До шахты их доставляли на ручных тележках, там сгружали и сваривали. Рельсовые пути понемногу росли. Работа была тяжелой, из тех, которыми люди технического века больше не занимаются. А сварка в атмосфере сильно отличалась от вакуумной, так что Басе приходилось многому учиться заново. Сочетание умственной и физической нагрузки выматывало все силы. Мир сузился до очередного задания, до боли в плечах и до отдаленной надежды на сон. Некогда было думать о другом.
Например, об убийстве. О безопасниках корпорации, которые вынюхивают его, Купа и остальных. О том, насколько виноватым он себя чувствовал каждый раз, когда Люсия лгала чужакам, уверяя, что ничем не способна им помочь.
Позже, когда он сидел в бараке своей бригады, растирая сведенные усталостью мускулы и стараясь уснуть, несмотря на струящийся в окна дневной свет, перед ним снова и снова вставала гибель челнока. Он пытался понять, как успеть обезвредить взрывчатку. Можно было справиться с Купом, вырвать у него рацию. В особенно тоскливые минуты Бася думал, что, послушайся он жены, ничего бы этого вообще не случилось. Тогда ему становилось так стыдно, что он начинал даже немного ненавидеть Люсию. А потом себя — за то, что винил ее. Прижатая к глазам подушка заслоняла солнечный свет, но не картину снова и снова взрывающегося челнока, падающего и кричащего раненым зверем.
А ночами, за работой, ему становилось немного спокойнее.
Поэтому, когда на участке как ни в чем не бывало объявился Куп, Бася чуть не дал ему в морду.
— Привет, дружище, — сказал Куп. Бася выронил молот, набычился.
— Привет.
— Есть одно дело, — продолжал Куп, дружески обхватив Басю за плечи. — Ми примеро к тебе…
Это наверняка не к добру.
— Что там?
Куп отвел его в сторону, улыбаясь на ходу другим рабочим ночной смены. Просто двое приятелей отошли поболтать. Когда они удалились настолько, что их никто не мог слышать, Куп сказал:
— Девчонку из РЧЭ видели в руинах. Я послал Яцека проследить.
— Послал Яцека… — эхом повторил Бася.
Куп кивнул.
— Славный мальчишка. Надежный.
Бася остановился, стряхнул его руку.
— Не… — Он хотел сказать: «Не вмешивай моего сына», но не успел, потому что Куп, отмахнувшись, продолжил:
— Эста важно. — Куп придвинулся к Басе, понизил голос. — Она ходила в руины. А оттуда — прямо к шпикам РЧЭ. Яцек сказал, они задумали дождаться нас там. Взять партизан на месте преступления.
— Значит, мы туда не вернемся, — заявил Бася. Казалось, это так просто, никаких причин для паники.
— С ума сошел, примо? Тода аллее там были. Следов хоть жопой ешь. Они подождут-подождут, заскучают и вызовут настоящих экспертов. Вот тогда нам конец. Всем нам, ю ве [14] , разве что ты там не потерял ни частички кожи.
— Как же быть?
— Мы начнем первыми. Взрывчатка полыхнет — бум, и нет никаких следов.
— Когда?
Куп рассмеялся.
— А ты как думаешь? На следующей неделе? Сейчас же, койо. Идти надо сразу. До посадки посредника остались не дни — часы. Мне не хотелось бы, чтоб, сойдя с корабля, он увидел именно это. А тебе? Ты бригадир. Можешь взять одну из тачек. Надо забрать все дерьмо и смываться. — Куп нетерпеливо прищелкнул пальцами: — Йецт [15] !
О безумном плане подрыва всех запасов шахтной взрывчатки Куп толковал так твердо и самоуверенно, что Басе трудно было с ним спорить. Конечно, взрыв в чужих руинах — безумие. Но Куп прав, если найдут взрывчатку и через нее выследят Басю, то все откроется. Он не хотел, но пришлось. Придется.
— Хорошо, — сказал он и двинулся к стоянке картов. На месте был только один — по жестокой насмешке вселенной, тот самый, который Бася вел в ночь взрыва. На бортах с той ночи еще сохранились щербины и вмятины. Ожоги, происхождением которых никто в поселке старался не интересоваться.