Она вышла к террасам апельсиновых деревьев, высаженных здесь несколько столетий назад. Вокруг все поражало своим величием, но ведь кто-то еще, кроме нее и пожилой женщины, мечтающей поскорее уехать отсюда к теплым берегам Южной Франции, может насладиться всей этой красотой…
— Как это неправильно! — вздохнула она. — Замок должен быть полон старыми и молодыми, всеми, кто любит его и все, что с ним связано!
Внезапно ей подумалось, как замечательно было бы наполнить эти комнаты детскими голосами. Причем детей должно быть несколько, разного возраста и пола, а не один, как она, не имевшая ни сестер, ни братьев.
Йола подошла к краю террасы полюбоваться раскинувшейся внизу спящей долиной.
«Я хочу иметь собственных детей, — подумала она, — но, пока я не полюблю моего будущего мужа, как я позволю ему стать их отцом?»
Она вспомнила о маркизе и вздрогнула. Ее будущие дети не должны думать, что их отец — искатель наслаждений, порхающий от одной женщины к другой и заботящийся лишь об удовлетворении своей похоти.
Йола подняла голову и посмотрела на небо.
— Пошли мне того, кого я смогу полюбить, папа! — взмолилась она. — Пошли мне такого, как ты, умного и понимающего человека с добрым сердцем.
Ночь была очень тихой.
Йола подождала, но ответа так и не получила.
Йола отвела сопровождавшую ее до Парижа служанку в комнату ожидания для дам и попрощалась с ней. До отправления поезда, идущего обратно в Ланже, оставался всего один час.
Следуя за носильщиком, тащившим багаж, Йола вышла из вокзала. На привокзальной площади ее уже ожидала закрытая элегантная карета с кучером и лакеем на запятках.
Йола с удовлетворением отметила про себя, что на карете не было герба, а скромная ливрея лакея не указывала, кому именно принадлежит экипаж.
В поезде Йола была спокойна и безмятежна. Ближайшее будущее не тревожило ее. Но теперь, когда они все ближе и ближе подъезжали к улице Фобур-Сент-Оноре, предстоящая встреча с племянницей мадам Реназе заставляла ее нервничать все сильнее.
Особняк на улице Фобур-Сент-Оноре располагался чуть в стороне от проезжей дороги. Перед ним был небольшой дворик, в который и въехала присланная за Йолой карета.
Само здание было серым и безликим. Окна были закрыты деревянными ставнями.
Лишь войдя в вестибюль, Йола увидела разницу между фасадом и внутренним убранством дома. Вестибюль был обставлен с безупречным вкусом и полон старинными вещами, которые она так любила.
Могла ли она прожить в замке всю свою жизнь в окружении антикварной мебели, прекрасных картин, статуй и бронзы, ничего не узнав о происхождении этих изысканных вещей?
Отец часто и подолгу рассказывал ей о разных эпохах в истории Франции, когда французские мастера были законодателями мировой моды чуть ли не во всех направлениях в искусстве.
Йола сразу же обратила внимание на изящный инкрустированный комод эпохи Людовика XV и несколько предметов мебели работы знаменитого мастера Буля. Затем ее проводили в гостиную на первом этаже, окна которой выходили в сад, раскинувшийся за домом.
Она не успела разглядеть мебель: встав из-за секретера, к ней через всю комнату направилась хозяйка дома.
Йола, естественно, ожидала, что Эме Обиньи будет похожа на мадам Реназе, однако сходство оказалось незначительным.
Если мадам Реназе, дама далеко не первой молодости, отличалась несомненной красотой, то ее племянница никак не могла претендовать на титул первой красавицы. Тем не менее у нее было необычное очаровательное лицо, от которого было трудно отвести взгляд.
Темные глаза мадам Обиньи были слегка раскосыми, на губах играла заразительная улыбка. Она протянула руки навстречу гостье, и Йоле стало ясно: ее улыбка и приветствие абсолютно искренни.
— Я рада познакомиться с вами, мадемуазель графиня, — сказала Эме Обиньи. — Для меня великая честь принимать вас в моем доме.
— Я вам крайне признательна за ваше любезное приглашение, — ответила Йола. — Надеюсь, наше знакомство не будет вам в тягость.
— Разумеется, нет, — ответила хозяйка дома. — Более того, ваша просьба представляется мне самым дерзким приключением, о котором я когда-либо слышала.
В глазах Эме Обиньи сверкали веселые огоньки, а ее слова вызвали у Йолы ответную улыбку.
— Ваша тетушка назвала мой замысел безрассудной авантюрой, — ответила она. — Но надеюсь, вы понимаете, что я должна его осуществить.
— Понимаю и одобряю ваше мужество, — произнесла Эмме Обиньи и, сделав выразительный жест, добавила: — Прошу садиться. Мы с вами без промедлений должны обсудить план действий, пока в моем доме никто не знает, кто вы такая.
— Вы имеете в виду прислугу? — удивленно спросила Йола. — Разумеется, слуги ничего не должны обо мне знать.
— Совершенно верно, — согласилась хозяйка дома. — Париж — рассадник сплетен. Слуги болтают везде и всюду. Любое слово, произнесенное в доме, мгновенно становится достоянием соседей. Здесь невозможно сохранить что-нибудь в тайне.
— Мою тайну необходимо сохранить, — заявила Йола, а про себя подумала, в какой ужас пришла бы бабушка, узнай она, чем занимается в Париже ее внучка.
— Прежде всего, — продолжила мадам Обиньи, — мы должны выбрать для вас имя, если вы еще не придумали его.
— Пока нет. Я как раз собиралась поговорить с вами об этом и посоветоваться, — ответила гостья. — Я хотела назваться Йолой, потому что никто, кроме отца, не называл меня так. Для всех я Мария Тереза.
— Йола — очаровательное имя! — похвалила Эме Обиньи. — И поскольку вы так красивы, почему бы вам не назвать себя Йолой Лефлёр? Это имя вам идеально подходит. В нем есть что-то театральное, а ведь вам именно это и нужно.
— Отличная идея! — ответила юная графиня.
— Значит, пусть так и будет. Я скажу всем, что вы моя давняя подруга, с которой я не виделась несколько лет и которую хочу представить парижскому обществу.
Она окинула гостью придирчивым взглядом, вызвавшим вопрос:
— Вы думаете, что мне следует изменить внешность?
— Только платье, — ответила мадам Обиньи.
— Платье?
— Да, оно идеально подходит для юной благовоспитанной барышни, но, пожалуй, будет смотреться неуместно, если вы намерены выглядеть старше своих лет, что весьма важно в данном случае.
— Насколько старше? — уточнила Йола.
Мадам Обиньи вновь смерила ее оценивающим взглядом.
— Думаю, если изменить прическу и надеть соответствующие платья, мы сможем выдать вас за особу двадцати двух — двадцати трех лет.
Йола не видела в этом необходимости и посмотрела на хозяйку дома с недоумением.