— На австрийскую.
От удивления Фройнштаг зачем-то подалась к унтерштурмфюреру, но так и замерла с приоткрытым ртом.
— Не мешало бы опохмелиться, унтерштурмфюрер, — вновь вмешался Гольвег. — Такой разведки, «австрийской», давным-давно не существует.
— Именно поэтому баронесса упорно продолжает оставаться верной ей.
— Не корчите из себя царя Соломона! — возмутился Гольвег. — Я-то ведь все равно не пойму, поскольку мне не дано, так объясните хотя бы даме.
— Разведки вроде бы не существует, вы правы, — ответил Шторренн, лихо припарковывая машину у отеля «Берлин». — Однако отдельные звенья ее, глубоко законспирированные в Венгрии еще в те времена, когда об аншлюсе ни в руководстве Австрии, ни в ее разведке никто и не помышлял, продолжают, по всей видимости, функционировать. Чтобы со временем, когда Австрия вновь обретет независимость, явить шпионскому миру образцы преданности родине и долгу.
Хейди сама закрыла дверь кабинета, затем налила из графина минеральной воды и поставила перед Андреем. Этот ее жест примирения показался Власову пределом великодушия и мужества.
Генерал помнил, что обычно Хейди суеверно избегала упоминать всуе имя рейхсфюрера СС. Она прекрасно знала нравы «Черного ордена» и знала, что очень часто родственность к кому-либо из высокопоставленных чинов рейха лишь усугубляла вину, а, следовательно, и жестокость наказания. Вот почему нередко случалось так, что эти «высокопоставленные чины» сами стремились избавиться от компрометирующих их родственников и знакомых, дабы тем самым подтвердить свою безусловную преданность вождю и рейху.
И если уже СС-вдова решилась пройтись авторитетом Гиммлера по руководителю гестапо одной из германских земель…
— Садитесь, генерал генералов. Инцидент, конечно, оставил неприятный осадок. Но согласитесь, что в нем есть и кое-что поучительное.
— В том, как стойко вы за меня вступались?
— Прежде всего, в том, что, может быть, хотя бы после этого инцидента станете появляться в обществе, как подобает настоящему генералу, в мундире и при регалиях, а не в этом своем лагерном балахоне то ли вольнонаемного, то ли дезертира.
— Значит, вы тоже решили не щадить меня? — удрученно пробубнил Власов.
— Это претит моей германской гордости — щадить.
Андрей сел и, обхватив голову руками, несколько минут сидел так, вдыхая кисловатый запах добытой из местных родников минералки. Все ясно: у нее, СС-вдовы, есть своя, германская, гордость. У него же своей, русской, гордости нет и быть не может.
— Неужели даже ты не понимаешь, насколько это оскорбительно слышать боевому генералу? Когда какой-то полковник, вот так…
— Это полковник СС, Андре, — твердо, внушительно возразила Хейди, садясь на свое место за столом напротив. — И дай-то Бог, чтобы он не раздул разгоревшийся в стенах моего кабинета скандал до стен Берлина.
— Но он не имел ни права, ни оснований…
— И если уж вы присягнули фюреру на верность и решили служить Германии, мой генерал генералов, то обязаны принять те реалии, которыми живет Германия, а не оставаться в тех коммунистических реалиях, которые все еще имеют власть по ту сторону фронта. Вас оскорбило, что полковник так отозвался, увидев вас в этом балахоне?.. — тронула двумя пальцами манжет его кителя. — А мне, думаете, удобно появляться с вами в таком вот негенеральском виде в обществе и при этом всем и каждому объяснять, что вы действительно все еще генерал, а не всего лишь отпущенный под честное слово военнопленный. Что вы генерал-лейтенант и командующий Русской освободительной армией, которого давно признало в качестве такового командование вермахта, а не заурядный русский дезертир, подвизающийся в окологенштабистских кругах на непонятно каких ролях и должностях.
— Так оно и есть, «подвизающийся», — неожиданно признал Власов.
— Вот именно, так оно и есть. Но не должно быть. Почему тот же полковник Меандров прибыл к вам в мундире германского офицера? Почему десятки других ваших генералов и офицеров давно носят германские мундиры? Что мешает вам, командующему, последовать их примеру? В конце концов это поможет вашему делу. Уже не говоря о том, что это облегчит жизнь — и вам, и, как вы сами убедились, мне.
— Мешает сознание того, что я все еще командую русской, а не германской армией.
— А я хочу, — перегнулась она через стол и слегка притишила голос, — чтобы вы командовали и германской. Чтобы чувствовали себя генералом, способным командовать любой европейской армией, а то и всеми вместе. Ведь мог же это делать некий корсиканец, возглавивший французскую армию и вошедший в историю под именем Наполеона Бонапарта. Почему в истории этой войны не может появиться генерал Власов?
Андрей удрученно развел руками: не дано. И это еще больше не понравилось Хейди. Собираясь за него замуж, она и не пыталась скрывать, что видит себя в будущем первой леди России и отдает себя не кому-то, а будущему властителю Кремля. Не скрывала этого и от Андрея, хотя раньше открыто по этому поводу не высказывалась.
— Не уверен, что смогу соответствовать вашим бонапартистским намерениям, фрау Биленберг, — произнес «генерал генералов» безо всякого вызова женщине и судьбе. Внутренне он настраивался на конфликт, связанный с появлением Вороновой. Вторжение же штандартенфюрера оказалось совершенно неожиданным.
— Кстати, я предпринимаю все возможное, чтобы вы попали на прием к Гитлеру, мой генерал генералов. Мои друзья выбирают момент, который бы наиболее соответствовал и настроению фюрера и военно-политической ситуации.
— Вот как? — оживился Власов. — Это было бы очень важно для меня.
— И если иногда здесь у меня засиживаются высокопоставленные чины от СС, то вовсе не для того, чтобы они пополняли ряды ваших врагов, а чтобы вы — лично вы, генерал — находили в их среде будущих союзников.
— Стычка с Вольке планов ваших не изменит?
— Не думаю. Штандартенфюрер тоже заинтересован в получении доступа к фюреру.
Она налила себе минералки и залпом осушила фужер, хотя внешне волнения своего никак не выдавала. Он давно заметил странное явление: чем больше возбуждена Хейди, тем речь ее становится более спокойной и взвешенной. Иное дело, что в то же время она становится и более жесткой.
— Чего вы еще ждете от меня, генерал Власов?
— Уже ничего, — поднялся Андрей.
— Тогда зачем явились ко мне? Насколько мне помнится, мы уже попрощались.
— Насколько мне помнится, прощался я с Марией Вороновой, а не с тобой, — вновь перешел Власов на «ты», считая, что официальная часть встречи завершена.
— Ах, вот оно что! И вы явились поведать мне, что между вами больше ничего нет? — Хейди поднялась, стараясь не обращать внимания на трель некстати проснувшегося телефона.
— Поскольку это действительно так. Считай, что у тебя больше нет оснований для ревности.