Он попросил хозяйку рассказать о том, что заставило ее однажды оставить эти места. Она, подумав, начала с того момента, когда ее сильно напугали неизвестные всадники.

— Ваше Величество, мое сердце ушло в пятки, когда я увидела, как к нам скачут какие-то люди. С большими бородами, в мохнатых шапках, они на меня произвели удручающее впечатление. Мне показалось, что они схватят меня и начнут…

Царь со смехом добавил:

— Обижать.

Она исподлобья, зовущее посмотрела на него:

— Вам, Ваше Величество, смешно, а я еле осталась живой от страха.

Потом он, поняв, кого она встретила, рассмеялся еще сильнее.

— Да, это были казаки. Прекрасные, добрые люди. Я назначаю для вашей защиты двадцать человек. Казаков, — добавил он, улыбаясь.

У царя было превосходное настроение. На память об этой встрече хозяйка решила сделать гостю презент. Она подарила ему камею, преподнесенную ей когда-то папой, и севрскую чашу с ее портретом. Александр был сражен, принимая такие подарки из рук этой необыкновенной женщины. Отъезжая, Александр пригласил Жозефину на предстоящий бал. Когда он узнал, что у нее есть взрослая дочь, он пригласил и ее.

— Я вас жду!

Он посмотрел на нее такими глазами, что сердце Жози замерло от счастья. Она долго смотрела вслед удалявшимся гостям. На ее глазах блестели счастливые слезы. Эта встреча была замечена. В Париже только и говорили о немеркнущей красоте хозяйки Мальмезона.

Бал в новой царской резиденции был превосходен. Тут были неизвестно откуда взявшиеся и русские дамы. В основном это были немолодые, гордые и недоступные женщины. Несмотря на возраст, многие из них были весьма прелестны. Но когда появилась Жози, они померкли, как меркнет лунный свет при восходе солнца.

На балу царь был довольно сдержан. Но его повышенное внимание к француженке бросалось в глаза, как и она сама — изящная, зовущая, непредсказуемая. Царь часто танцевал с Жози. Как хозяин, не забывал и ее дочь. Повода для разговоров было хоть отбавляй. Меткий, острый женский взгляд многое заметил.

А дома матери с дочерью было о чем поговорить.

— О! Какой он душевный, обаятельный человек, — восторгалась мать, имея в виду русского царя.

— А как он танцует! — вторит ей дочь.

— Жози! — теребил за подол свою бабку внук. — Подари мне маленькую коняшку.

— Что? Что? — переспрашивала Жозефина, не без сожаления прерывая разговор.

— Хочу коняшку! — упрямо повторил мальчик.

— Хорошо, мой милый, будет тебе коняшка, — поглаживая внука по голове, отвечала бабуля.

— Маман, не балуй его и не обещай, а то он от тебя не отстанет, — пробовала унять мать Гортензия.

— Нет! Мы не избалуемся. О! — воскликнула она, неожиданно глянув в окно. — Совсем стемнело. Мне пора, — она поднялась.

— Маман, останься у меня. На улице действительно вот-вот наступит ночь. Опасно!

— Ничего, милая, у меня есть мои люди. Да тут не далеко, — ответила мать.

Дочь нехотя сняла ее манто. Они попрощались. Гортензия еще долго смотрела с крыльца, пока карета не исчезла из вида.

Жозефина постучала кучеру. Тот заглянул к ней в окно.

— Слушаю, госпожа.

— Поскорей езжай, дотемна надо быть дома.

— Слушаюсь! Эй, пошли… хорошие.

И вдруг карета остановилась.

— Что случилось? — высунула она голову.

— Госпожа, впереди какие-то странные люди! — с испугом произнес кучер и кнутовищем показал в ту сторону, где виднелось несколько человек.

Она взглянула и обомлела. Люди — кто с ружьем, кто с дубьем — бежали им навстречу.

— Разворачивай, — крикнула она кучеру, сама забилась в угол кареты, пожалев, что не взяла с собой русскую охрану.

Но он не успел. Его первого сбросили с сиденья, да так быстро, что он не успел даже выхватить пистолет. Слуги, стоявшие на запятках, тотчас разбежались в разные стороны, напуганные грозным видом нападавших. Их было больше, да и выглядели они решительнее. С такими попробуй свяжись. Чья-то рука рывком открыла двери кареты и грубо схватила графиню за плечо. Единственное, что она в это мгновение увидела, так это то, что ее люди разбежались в разные стороны, бросив на произвол судьбы свою госпожу. Ее выбросили из кареты, а какой-то грязный оборванный мужик огромного роста, ощерившись, для чего-то стал распутывать перед ее глазами веревку. Из груди пленницы раздался истерический крик: «Помогите!». И она, рухнув, потеряла сознание.

Глава 5

Шел 1799 год. Французская республиканская армия продолжала громить австро-итальянских союзников. Командующий их объединенными силами барон Мелас явно не справлялся со своими обязанностями. Смертельно напуганный французами австрийский император Франц обратился к русскому императору Павлу I с величайшей просьбой помочь войсками и, главное, — прислать Суворова.

Павел долго не раздумывал — французы его пугали — и написал опальному фельдмаршалу письмо, сказав при этом московскому губернатору Ростопчину:

— Вот каковы русские — везде пригождаются.

Его флигель-адъютант Толбухин с царским посланием примчался в Кончанское. В нем царь писал: «…между прочим, теперь не время рассчитываться. Виноватого бог простит. Римский император просит Вас в начальники своей армии и вручает Вам судьбу Австрии и Италии».

Толбухин нашел Суворова на горе Дубихе, где тот, сидя в старом кресле, одетый в тулуп и валенки, глядя в открытое окно, любовался зимней русской природой. Его тешило все: величественная поступь сохатого, бег зайца от рыжей лисицы, птичий гомон по случаю появления серого. Толбухину пришлось отсчитать восемьдесят ступенек, прежде чем попасть к фельдмаршалу.

Прочитав царское послание, Суворов на мгновение задумался, потом посмотрел на вспотевшее лицо Толбухина, хохотнул и вдруг резко поднялся.

— Едем!

С появлением Суворова союзные войска стали успешно громить блестящих французских генералов: Моро и Макдональда, тем самым открыв путь в Генуэзскую ривьеру, где Суворов хотел нанести решающий удар неприятелю. Но на пути к исполнению этой задумки оказалась Александровская цитадель. Отделенная от города рекой Танаре, она имела вид правильного шестиугольника, считалась одной из лучших крепостей Италии. Командовал гарнизоном смелый и решительный французский генерал Гарданна.

Оценив возможности штурма этого шедевра инженерной мысли, фельдмаршал распорядился подтянуть из Турина тяжелую артиллерию. Расставив ее по ближайшим сопкам, он приказал в три часа пополуночи открыть огонь.

Проницательный Гарданна, понимая всю тяжесть своего положения, пришел к единственно правильному решению: атаковать пушки! Иначе надо сдаваться. Расчет его оказался верен. С двухтысячным отрядом, распахнув двое ворот, он ринулся на батареи.