Пригласив к себе канцлера Румянцева, он показал ему представление Суворова. Тот внимательно прочитал и положил его аккуратно на стол. Царь пристально поглядел на него. Румянцев понял, какой вопрос мучил нового царя.
— Император, — Румянцев не стал называть его имени, — повернулся лицом к Франции после письма первого консула, где тот предложил вернуть всех пленных.
— Вернул? — вставил Александр вопрос, зачем-то проверяя канцлера.
— Вернул, да еще как. Одел всех в новую форму, вернул оружие.
— Понятно! После этого установились хорошие отношения. Они стали думать о совместном походе в Индию. Император, — так и Александр назвал своего отца Павла I, — послал, как мне известно, атамана Платова даже на разведку пути…
Румянцев кивком головы подтвердил слова царя.
— Ясно, — Александр провел пальцами по своей пышной шевелюре, — а присвоение графу звание генерала могло осложнить обстановку, ибо тот проявил себя в войне с Францией. Так. А что нам делать? — он вопросительно посмотрел на Румянцева.
— Это боевой, опытный офицер, — он чуть не сказал генерал. — Был тяжело ранен. Сейчас в отставке, хотя ему нет еще и тридцати.
Император вернулся к столу.
— Присвоение, я думаю, — сказал Александр, — поможет вернуть его в армию. А что касается французов, то…
Фразу за него закончил Румянцев:
— Как бы опять нам с ними не пришлось воевать.
Император улыбнулся, обмакнул перо. На какое-то мгновение рука замерла в воздухе, и… Павел Андреевич стал генерал-майором и шефом Глуховского кирасирского полка.
Румянцев оказался прав. А все началось издалека. Англия, весьма напуганная тем, что подготовленный Бонапартом Булонский лагерь был весьма грозной силой, и он готовился для высадки в Англии, развила бешеную деятельность. Премьер Вильям Питт, чтобы собрать третью коалицию, денег не жалел, тонко играя, а иногда и создавая такие условия, чтобы заставить Австрию, Пруссию и, главное, Россию, присоединиться к ней. И это ей удалось.
Австрия не могла терпеть самовластного поведения Бонапарта, который распоряжался малыми германскими государствами, как своей вотчиной. Особенно возмутил их, — а Англия умело подлила масла в огонь, — арест и расстрел герцога Энгиенского. Герцог проживал в нейтральном государстве, в Баденском Великом герцогстве. Сами баденские власти вели себя весьма смиренно. Но австрийцы и Александр I решительно осудили эту выходку Бонапарта и направили ему весьма нелицеприятную ноту, протестуя против нарушения неприкосновенности границ другого государства, с точки зрения международного права.
Молодому царю очень хотелось стать на одну ногу с ведущими европейскими государствами. Но это послание почему-то задело молодого первого консула. И он, будучи дипломатом не хуже, чем был полководцем, ответил далекому северному царю весьма недипломатично. Смысл ответа, который передал министр иностранных дел, был таков: «Герцог Энгиенский был арестован за участие в заговоре против жизни Наполеона. Если бы Александр узнал, что убийцы его отца находятся хоть и на чужой территории, но что возможно их арестовать, и если бы Александр в самом деле арестовал бы их, то Наполеон не стал бы протестовать против нарушения чужой территории Александром». Это было глубочайшим оскорблением царя. Ибо вся Европа знала, что убийцами Павла I были Пален, Беннигсен, Зубов, Талызин. Но они спокойно жили в Петербурге, встречались с царем, и их никто не арестовывал. Этот ответ не был Александром прощен, и он его никогда не забывал.
Позже Нессельроде доверительно рассказал Шувалову об этих взаимных обменах. Изучивший уже Бонапарта, тот заметил:
— Насколько я знаю Наполеона, он не только отменный полководец, но и неплохой дипломат. А раз письмо шло через руки Шарля, которые очень охотно любили грести к себе золотые фунты, не дело ли его рук — поссорить двух самых влиятельных владык?
На это замечание русский министр иностранных дел только загадочно улыбнулся.
Тем не менее эти владыки встретились 2 декабря 1805 года, ровно через год после коронации Наполеона, западнее деревни Аустерлиц, но ни в каком-нибудь салоне мадам Терезы или в пышных дворцах Тюильри, а на поле боя. Как видим, предвидение канцлера стало действительностью.
Какова была обстановка к этому дню? Война коалиции с Бонапартом уже шла. Англия добилась своего. Главнокомандующим союзными войсками был назначен М. И. Кутузов. Кутузов тотчас выразил пожелание, чтобы все войска Австрии и Пруссии подчинялись ему. Но… Пруссия еще не решила, будет ли она участвовать в этой войне, и задерживала ответ. Австрийцам нечего было подчинять Кутузову, потому что пока они обдумывали это требование главнокомандующего, Наполеон успел разгромить армию Мака, взять крепость Ульм, а самого Мака в плен.
Обрадованные такой победой, французы — корпус Мортье — напал на Кутузова. Но был им разгромлен. Тем временем Бонапарт взял Вену. Александр срочно приехал в Берлин и стал склонять прусского короля к немедленному объявлению войны Наполеону. Но тот упорно сопротивлялся. Александру помогло его уговорить то обстоятельство, что Бонапарт приказал своему маршалу Бернадотту по пути в Австрию пройти через южные границы Пруссии, не спросив у короля разрешения. Это не могло не возмутить Фридриха. Перед гробом Фридриха II Великого они поклялись в вечной дружбе, и Александр спешно укатил в Австрию, на театр военных действий.
Буквально через несколько дней Бонапарту стало известно об этом решении. Его могучий военный гений быстро сообразил: «Пока немцы не раскачались, надо добить австрийцев и прогнать русских». Чтобы это сделать, надо было переправить войска на левый берег. С ним связывал единственный мост. Австрийскому генералу Ауэрспергу было приказано: «При первом появлении французской армии взорвать мост».
И вдруг перед охраной появляется несколько французских генералов: Мюрат, Ланн, Бертран, которые неожиданно заявляют, что произошло перемирие и им нужен генерал. Те их пропускают. Они спокойно прошли мост и явились перед генералом Ауэрспером, сказав ему то же самое. В это время спрятанные в засаде французские гренадеры ворвались на мост и захватили его.
Сам Бонапарт, боясь отступления русских, предпринял тонкий дипломатический шаг. Он послал генерал-лейтенанта Савари к Александру с предложением о перемирии и мире, просил личного свидания с Александром, в случае невозможности просил прислать доверенное лицо для переговоров. В это же время он приказал передовым частям при появлении русских отступать. Все выглядело так, что Наполеон истощил себя, стал трусить! Сила — на стороне русских.
Под таким впечатлением Александр собрал военный совет. На нем присутствовал только что вернувшийся от Бонапарта князь Долгоруков. Он доложил о своих встречах с Бонапартом. По его мнению, Наполеон был расстроен и боится встреч с русскими.
Такое заключение посланника воодушевило царя. Он жаждал славы, и ему казалось, что вот она, в его руках. Первым поднялся генерал Буксгевден. Поглядывая на Александра, он заявил, что у нас «собрана такая мощь, что никакой Бонапарт не страшен». Его поддержали и другие генералы. Да и сам царь считал, что пришла свежая гвардия и собраны громадные силы и бегать от Бонапарта просто постыдно.