– Что случилось, мама? – спрашивает Люк.
Карен делает глубокий-глубокий вдох.
– Помните нашего старого кота Чарли? – Она поглаживает Тоби у Люка на руках в надежде набраться от него сил. Он поднимает мордочку, прося погладить ему шейку, блаженно забыв обо всем, кроме удовольствия.
Дети очень серьезно кивают.
– Помните, когда Чарли умер, я сказала, что он будет с другими котами на небесах?
– Что он сможет драться с ними, когда захочет, – вспоминает Люк.
Хотя Чарли был кастрирован, но строго охранял свою территорию и всегда царапал соседских животных – включая кота, от которого родился Тоби. Он даже время от времени провоцировал соседского пуделя.
– Верно, – продолжает Карен. – И я также сказала вам, что Чарли никогда не вернется, но он очень счастлив, дерясь с другими котами на небесах.
– Да, – говорит Люк.
Молли молчит.
Хотя оба стоят прямо перед ней, Карен протягивает руки и сажает дочку на колено. Она привлекает еще ближе к себе Люка с Тоби и говорит еще тише.
– Вот, а сегодня у вашего папы внезапно остановилось сердце. И это значит, что ваш папа тоже умер, как и Чарли.
– Что, он теперь будет играть с Чарли? – спрашивает Люк.
– Да, – отвечает Карен; ей вдруг понравилась эта мысль. – Чтобы помогать Чарли побеждать других котов.
Люк озадачен.
– Но папа будет не только играть с Чарли. Папа будет делать все то, что любит.
– Он теперь на небесах? – спрашивает Люк.
– Да, – отвечает Карен. Она действительно не может придумать лучшего объяснения. Точность тут не важна. Главное – конечно, эмоциональная правда, и нужно сообщить известие как можно мягче и яснее. – Ты поняла, милая? – спрашивает она Молли.
Молли сосет, сосет, сосет свой сок, хотя Карен и слышит, что в контейнере остался лишь воздух.
Карен смотрит на ее личико. Брови насупились, нижняя губка выпятилась. Она видит, что дочка что-то поняла.
– В общем, где бы папа ни был, он может делать все, что любит, ВСЕ ВРЕМЯ. Он сможет играть в футбол… Там много людей, кто любит играть в футбол. Он сможет пить пиво… Я уверена, он найдет там много людей, кто любит хорошее холодное пиво. Он сможет разговаривать с друзьями, дремать после обеда – хоть каждый день, если захочет, – и слушать свою музыку по-настоящему громко! И знаете, что особенно хорошо? Ему теперь не придется ходить на работу, ездить в Лондон. Он сможет заниматься своими проектами, которые любит, когда захочет. Для него наступит прекрасное время!
Говоря все это, Карен чувствует себя отстраненной от своих слов; в ее голосе гораздо больше веселья и радости, чем на душе.
– Но разве папа не любит быть с нами, мамочка? – спрашивает Люк.
Карен не предвидела этого вопроса.
– Конечно, любит, милая.
– Но мне показалось, ты сказала, что папа сможет делать все, что любит?
– Ну… – Карен ищет ответ. Конечно, малыш прав. – Просто там, наверху, есть люди, которым нужны папины советы и помощь. Ты знаешь, как папа умеет помогать. И сейчас им нужна помощь больше, чем нам, поэтому он отправился помочь им в каком-то деле.
Люк хмурится.
– Значит, когда поможет им, он вернется?
Господи, как она запуталась!
– Нет, любовь моя, не вернется.
Люк начинает плакать.
– Мой маленький. – Карен крепко обнимает его и прижимается щекой к его каштановым волосам. – Мне так жаль. – Видя его слезы, она тоже плачет. – Это так печально и не очень справедливо. На самом деле папа не хотел нас покидать, но пришлось. Ты знаешь, как иногда приходится делать то, что не хочется, но ведь приходится? Например, чистить зубы и есть овощи?
Люк кивает сквозь слезы.
– В общем, смерть немного похожа на это, в некотором роде. Не хочешь умирать, но приходится.
– Ох!
Теперь плачет и Молли. Карен вспоминает, что Анна сидит в кресле в другом конце комнаты и наблюдает за этой сценой.
– Эй, Анна, подойди и обнимись с нами.
И Анна, явно с облегчением, что может что-то сделать, подходит и обнимает их всех троих, и они вчетвером плачут, вместе, рыдая и захлебываясь слезами.
* * *
Сеансы у Лу заканчиваются в полчетвертого, и потом она идет на собрание, так что уходит с работы она уже после четырех. Несколько минут идти до подземки, и, добравшись туда, она видит, что у стены рядом с газетным киоском сидят Аарон и Кайра. Миновать их невозможно; а если она повернется и пойдет в другую сторону, они заметят. Поэтому она продолжает идти своим путем. Приблизившись, она видит, что они курят. Лу не знает, стоит ли делать им замечание, вмешиваться в ситуацию, которую вряд ли сможет улучшить, но они, увидев ее, быстро тушат сигареты о стену рядом, оставив на красном кирпиче черные пятна. Поскольку они не в школе, а ей не хочется казаться слишком строгой, она решает не замечать этого.
– Здравствуйте, мисс, – говорит Аарон, искоса бросив на нее взгляд.
– Здравствуй, Аарон. Здравствуй, Кайра. Как у вас дела?
– У меня все хорошо, мисс, – отвечает Аарон. – А у вас?
– Как ни странно, устала, – говорит Лу, останавливаясь рядом.
Это правда: к утреннему потрясению добавились рабочие обязанности, и сразу после инцидента пришлось вести себя как консультант-психолог. Теперь прилив адреналина прошел, и больше всего хочется поспать.
– Значит, всю ночь не спали, мисс? – спрашивает Аарон.
Лу хмурится. Она видит, к чему он клонит.
– Нет, – категорично отвечает она. – Вчера было воскресенье.
– Некоторых это не останавливает, – замечает Аарон.
– Вы были с женщиной? – спрашивает Кайра. В ее тоне смесь неприязни и любопытства.
Тут Лу могла бы просто уйти, но интуитивно чувствует, что они сочтут это бегством, что только подзадорит их. Она смотрит на подростков, на нее, потом на него, прямо в глаза. У Аарона глаза темно-карие, вызывающие. У Кайры светло-голубые, агрессивно прищуренные. Аарон трет землю кроссовкой, Кайра теребит свои длинные волосы, оба дают выход избытку энергии.
– Я смотрела «Улицу коронации» [10] , – заявляет Лу, – а потом костюмный фильм по ITV. А потом легла спать.
– В «Улице коронации» есть один гей, – говорит Кайра.
Боже, эти двое быстро соображают.
– Да, в самом деле, – кивает Лу. Она отмечает про себя, что это напоминает стиль беседы на их индивидуальных.