12 ч. 26 мин.
– В похоронном бюро просят дать им еще час, – говорит Филлис, убирая телефон.
– Да?
Люк у ног Карен возится со шнурками на своих ботинках, Молли в застегнутом бобриковом пальто еле может согнуть руки в толстых рукавах и ждет, когда все отправятся.
Филлис понижает голос, чтобы не слышали дети.
– Они только что получили тело после вскрытия. Наверное, им нужно привести его в порядок.
– Ааа, – откликается Карен.
Они разрезали прекрасную большую грудную клетку Саймона, а может быть, и что-то еще. У нее кружится голова. От этой мысли ей плохо, ее качает.
– Дорогая. – Филлис трогает ее за плечо. – Я знаю, это ужасно. Вот, сядь. – Она отодвигает стул.
– Спасибо. Извините.
Карен кладет голову на руки, ожидая, когда пройдет головокружение. Снова подняв голову, она видит, что Молли встревоженно смотрит на нее.
– Со мной все в порядке, милая, – улыбается Карен.
Молли крепко прижимает к себе принцессу Аврору, находя в этом утешение.
И это поражает Карен: Молли нужна принцесса Аврора. А Люку нужен Синий крокодил, хотя сейчас игрушка валяется на кухонном полу, задрав вверх ворсистые лапы. Для них еще не настало время расставаться с любимыми игрушками. Детям – и ей – нужно все, что может хоть как-то поддержать их.
– Я подумала, дети, – говорит она. – Может быть, оставить принцессу Аврору и Синего крокодила дома?
– Но ты, кажется, говорила, что папе нужно что-то, чтобы ему было уютнее?
– Говорила. – Уже не первый раз Карен смущают ее путаные рассказы. – Просто… разве ты не будешь скучать по Синему крокодилу, если не сможешь прижать его к себе?
– Я справлюсь, – уверенно говорит Люк.
Но она понимает, что он просто не хочет выглядеть маленьким.
– Ну, а я буду по нему скучать, – говорит Карен. – И, думаю, ты тоже, хотя бы немного. Разве ты не помнишь, как ты расстроился, когда мы подумали, что потеряли его в аэропорту в Гатвике?
Расстроился – это не то слово. Люк вопил от отчаяния, и его крики были слышны во всем Южном терминале.
– Да, но тогда мне было всего четыре года.
Филлис усмехается.
– Я знаю! – заявляет она. – У меня идея. Молли, дорогая, сними пальтишко. – Бабушка начинает действовать, расстегивает внучкино пальто, и Молли хмурится, не понимая, в чем дело. – Прямо сейчас мы никуда не поедем. Они еще не совсем готовы показать нам папу. Поэтому мы немного подождем, и вы оба нарисуете папе рисунок.
«Превосходное решение», – думает Карен.
Филлис энергично открывает ящик, где Карен держит детские рисовальные принадлежности.
– Хотите рисовать карандашами или фломастерами?
– Фломастерами! – говорит Молли, послушно переключив внимание.
Люк же проявляет упорство:
– Но я хочу отдать папе Синего крокодила!
– Вот что я тебе скажу, – предлагает Филлис. – Почему бы нам не взять Синего крокодила и принцессу Аврору с собой, чтобы они тоже могли попрощаться с папой? Как тебе это нравится?
Карен благодарна свекрови – Филлис превосходно справляется с детьми.
– Отличный план, – говорит она.
Люк тем не менее хмуро на них смотрит. Иногда он бывает страшно упрям.
Карен действительно думает, что будет неразумно разлучать Люка с Синим крокодилом, и она ищет альтернативу. Наконец, кажется, выход найден:
– Ты знаешь, чем чудесен коврик Чарли… – уводит она сына в сторону.
– Чем? – бурчит Люк.
– …С ним Чарли уютно и тепло.
– Ну и что?
– Ну, я не уверена, что Синий крокодил и принцесса Аврора согреют папу, а? То есть с ними хорошо обниматься, но они не так хороши, как коврик Чарли, когда нужно закутаться в специальном ящике. Поэтому я думаю… почему бы не положить папе его роскошный синий халат? Тогда, если он замерзнет, в халате ему будет действительно уютно.
Люк молчит, обдумывая. И, наконец, осторожно кивает.
– Я возьму его, – говорит Карен и, пока сын не передумал, идет в спальню и снимает с крючка на двери халат.
* * *
Кто-то стучит в дверь.
– Да?
В щелочке двери Лу замечает лицо. Очки, ореол курчавых седых волос.
– Можно войти? – Это Ширли, директор школы. – Я подумала, что, может быть, легче будет поговорить здесь.
– Конечно, – говорит Лу, встав и тут же усевшись снова.
Хотя она сама назначила встречу и знает, что поступает правильно, но все же нервничает.
– Ничего, если я буду есть, пока мы говорим? – спрашивает Ширли и, не дожидаясь ответа, пододвигает стул напротив Лу, раскрывает пластиковый контейнер и зачерпывает вилкой кускус со сладкой кукурузой и красным перцем.
– Ничего, ничего, – кивает Лу.
Она достает свой треугольный бутерброд, снимает целлофановую обертку и откусывает. Но хлеб кажется клейким и пристает к нёбу. Ей не хочется есть, ей это не доставляет удовольствия. Ей хочется разделаться с этим неприятным разговором. Поэтому она откладывает бутерброд и собирается с духом.
– Это касается Аарона.
– А, Аарона, – кивает Ширли. – Ее «А» многое выражает: «мы обе знаем, что с Аароном трудно», «я понимаю, что вас беспокоит» и «почему-то меня это не удивляет». Удивительно, как много может выражать всего лишь одна буква.
Но это восклицание резко осаживает Лу. Она видит, что они начинают двигаться в неправильном направлении.
– На самом деле, – поправляется она, – дело не столько в Аароне, сколько во мне.
Вилка Ширли по пути ко рту зависает в воздухе.
– Вот как?
– Дело в том, что Аарон пришел в отношении меня к кое-каким выводам.
Слова звучат неуклюже, фразеология не совсем в порядке. Сердце у Лу колотится, руки липкие, она чувствует, как щеки краснеют. При всем своем профессионализме она остается человеком – ранимым, иногда застенчивым.
– А, – снова, но теперь медленно выговаривает Ширли.
На этот раз «А» выражает что-то другое.
Лу понимает, что Ширли угадала, что сейчас скажет Лу, но все равно она вынуждена объяснить ей. Нельзя проскочить трудный участок, как бы ни хотелось.
– Я лесбиянка, – выпаливает она.
Снова пауза. Сердце у Лу вовсю колотится, щеки горят.
– Вы знаете, что не обязаны мне сообщать об этом.
– Знаю.
– Это действительно не мое дело.