Дослушав до этого места, мама заметила, что муж у кузины – дебил. Не шизофреник, слава богу. Шизофреники склонны к страшным убийствам. Мама их различает, поскольку сама доктор психологии. Возможно, это не свадебная история, вдруг предположила мама. И ловко сменила тему. В детстве ей дарил конфеты один итальянский сержант. Была война, но сержант ничем не выдавал свою фашистскую сущность. Просто квартировал в хате. В далёком Неаполе у него осталась дочка. Сержант называл маму бамбиной, рагаццей и пикколой. Бабушка итальянца жалела. Говорила, хороший человек. За великодушие ей вернули мужа.

* * *

Дед пришёл с войны без конфет, очень недовольный. Шесть лет стрельбы и никаких обнимашек. Трудно было. Не то что сейчас, пять сортов шашлыка на столе.

Дашины родственники до этих слов просто молчали, а тут и вилки отложили. Мама не собиралась укорять. Наоборот, сказала она, хорошо всё так, ешьте, гости дорогие. Но они всё равно переключились на морс.

Свадьбы часто ведут толстые женщины с резкими голосами и диким темпераментом. Я боюсь их самих, их страшных традиций и ужасных конкурсов. Я сам толстый и глупый, зачем мне ещё конкуренция. Работа тамады меж тем тяжела. Гости отлынивают от радости, в лицо называют соревнования дурацкими. Мне довелось испытать зрительское непонимание. Я вёл утренник в доме престарелых. Участники боялись моего напора и норовили не дожить до подарков.

Было это в институтские годы. Сокурсницы предложили влезть в шкуру деда Мороза, бесплатно. Давай, говорят, смех и радость людям отнесём. Как назло, девчонки были хорошенькими. Дружить с такими всего за пять минут позора – удачный размен, подумал я. Проклятое либидо.

Декабрь выдался тёмным и холодным. К богадельне ходил трамвай, весь в подозрительных пятнах. Само заведение напоминало дом привидений. Иней на стенах и окнах, света нет. Как в фильмах, где семья покупает старинный особняк. Рядом парк, плавно переходящий в кладбище. Днём терпимо, семья бодрится. Но по ночам на чердаке слышны голоса и плач. На стенах кровавые знаки. В конце фильма папаша, тихий клерк, убивает топором опасного упыря. Куски грима летят прямо в камеру.

Я сам пришёл в этот дом. Девочки затащили меня в чулан, нахлобучили бороду и колпак. И вытолкнули на сцену. Они слабо представляли устройство праздников. Им казалось, пенсионеры пустятся в пляс, завидев студента в валенках. И ошиблись. Я стоял, источая ужас. Зрители впитали флюид, им тоже стало страшно. Какое-то время мы смотрели друг на друга, мечтая разбежаться. Сокурсницы зашипели из-за кулис что-то насчёт песен и танцев. Дуры. Деваться было некуда, я исполнил несколько па. Без музыки, сам по себе. В родной степной манере. Не понимающие танцев люди полагают, именно так выглядит эпилептический припадок. Сказав какую-то банальность о долгом пути и пропащей снегурочке, я ринулся в зал. Стал приставать к старушкам, даже подмигивал.

– Как тебя зовут, девочка? Зоя Леонидовна? Стихи знаешь? Не молчи, а то заморожу! Не боишься потрогать дедушку, который старше тебя в четыре раза?

* * *

Никогда больше я не был так похож на шизофреника из маминого рассказа. Помню, поклялся никогда и нигде больше не тамадить. Но Дашины гости грустили всё отчётливей. Я встал и предупредил собравшихся, что танцев не будет. Зато я расскажу про Дашу. Посмотрите, какая она красивая. А ведь с утра плакала трижды. Всякий раз по новому поводу. На ней и сейчас мокрое платье. Не от слёз. В ней нет такого запаса влаги. Её утро началось в парикмахерской. Даша просила уложить волосы элегантно и скромно. Мастера кивнули и взбили на голове торт. С беседками, розами, жар-птицами. Всё, на что в ответ решилась Даша, – поблагодарить, выйти и разрыдаться.

Пришлось перекрашивать глаза. И огромный, с её слов, размером с астероид обломок чёрной туши упал на платье. И въелся мгновенно. Полились вторые слёзы. От воды с мылом пятно стало темней и больше. За час до загса Даша стирала платье средством для мытья старых паровозов. И плакала, конечно. На свадьбу приехала мокрая, пахнущая химзаводом. Но если не обнимать и не принюхиваться, то отличная девчонка. И давайте уже выпьем, невесте согреться надо, сказал я.

Мои южные родственники сразу поняли, это добрая, ироническая история. В ней полно любви. И какого бы цвета ни была молодая, какие бы пупырышки её ни украшали, я очень к ней привязан. Моя сестра подхватила, рассказала об аддитивной технике смешивания цветов в живописи. Прочие заспорили что-то о половой краске.

Северяне просто кивнули головами. Без перспектив на драку или поломку мебели. Лишь Даша ущипнула меня под столом и улыбнулась. Она вообще никогда не возражает. Только щиплется. Настоящий ангел. И родственники у неё отличные. Внимательно так всё слушают. В общем, удачно женился.

Пара слов о совершенстве

В идеальном мире число женщин и банкиров должно совпадать. Банкиров нужно даже больше, потому что некоторые мужчины тоже хотели бы за них замуж. На всех по-любому не хватит, и правительство ничего не делает, плюя на боль народа. Места роения богачей разоряются. Хватают любых – маленьких, пузатых, без ямочки на подбородке. Невесты специально изучают психологию, повышая свою эффективность до уровня василиска.

Богачей ловят в ресторанах и бутиках, лишая доступа к еде и одежде, пока не полюбит. Причём общепитовские хищницы не охотятся в магазинах. И наоборот, ресторанные не лезут в бутики. Так, мастер по взлому дверей никогда не полезет в окно. Найдёт тысячу нелепых отговорок – тридцатый этаж, зима, нет верёвок, сейф тяжёлый и прочие глупости.

Ресторанная засада требует терпения. Девушки сидят, мнут хелицерами скатерть, пьют шампанское для мимикрии. Если замереть достаточно красиво, любопытная жертва сама подходит, присаживается и убеждает себя, что всегда мечтала о такой грустной фотомодели.

В магазинах всё намного стремительней. Женщина первая подплывает на расстояние броска, как бы оступается, роняет сумочку, падает на банкира. Клиента нельзя сбить с ног, а духи не должны вызывать анафилактический шок. Более того, пациент должен верить, что первым её заметил и проявил агрессию. Это целое искусство.

* * *

Перейдём теперь к психологии богачей. Вот Джек Ма жалуется: люди видят в нём только его миллиарды, а он любит живопись и печёт отличные булочки. У Джека такая депрессия, что массаж австралийскими коалами не помогает.

Наша парикмахер Лиза сказала, что готова полюбить Джека именно за душу. Она чувствует в нём личность. И может обсуждать имажинистов, если Джек пообещает, это приличное слово. Китаец ей, конечно, недоступен. Быть миллионной в очереди других невест Лизе некогда. Но мечта о новом корыте живёт в её душе.

Одна Лизина клиентка рассказала про сына. Перспективный мужчина, на слух. Днём руководит кредитным отделом, а по вечерам, запершись в ванной, мечтает встретить честную, простую девчонку. Искусствоведа или сомелье. От этих слов в Лизе ёкнул орган, ответственный за пеленг принцев. Где сомелье, там и парикмахер, – подумала она. И зафрендила банкира в фейсбуке. Он вешал статусы о ритмике полутонов в картинах Рене Магритта, о поэтике супрематизма и синергиальной неусточивости многофакторных систем. «Ага, клёво», – откликалась Лиза в комментариях. Банкир не отвечал. Непонятно, чего ещё надо этому придире. Видит же, девчонка старается.