– Но ты представляешь, наш ЭсПэ, – (то есть Королев) продолжал возмущенно Жорик, – дальше вести тематику спутника-разведчика отказывается! Передает его в Куйбышев. Я его, говорит, летать научил, а волжане пусть дальше эксплуатируют и совершенствуют. Зачем отдает – совершенно непонятно. Зачем отказываться от курочки, что несет золотые яйца?! Это сколько ж можно было диссертаций защитить! Какой урожай наград и премий собрать! А нашему главному это, видите ли, неинтересно.
– Да, – рассудительно заметил Иноземцев, – ЭсПэ всегда на новое, невиданное нацелен. А сейчас вообще – только на мирный космос. По-моему, он все лавры космические хочет собрать. И Луну за Советским Союзом застолбить, и на Марс первыми слетать. А военная тематика ему неинтересна стала.
– И очень зря, – припечатал Жорик. – Стране надежный щит от американцев нужен. А Королева нашего – ты разве не видишь? – уже на повороте Янгель обходит, и Челомей… А ты тоже, – сменил он тему, что частенько случается с выпившими людьми, – сидишь тут, в Москве, кукуешь – мог бы на полигоне бесценный опыт нарабатывать. – Товарищем, судя по всему, овладел бес обличения.
– Да, жаль, конечно, – кротко согласился Владик, – что меня не было с вами, но что поделать.
– Да ты совсем папашкой-клушей заделался!
Иноземцев только руками развел. «Зато, – утешил он себя, – при мне мой сынок. Которого я ращу и который любит меня. И неизвестно, что еще для мира и моей судьбы важнее, сын или полигон».
Вдобавок (Владик не стал рассказывать Жоре) он втянулся в работу над будущим кораблем «Союз». Это было интересней, потому что – совершенно новое. А главное, он, этот трехместный космический аппарат, скоро заменит устарелый «Восток», и советские люди (раньше американцев – в этом Иноземцев тогда, в шестьдесят третьем, не сомневался) именно на нем облетят Луну и совершат первую посадку на ее поверхность.
Москва.
Лера
Очередная шифровка, полученная ею по радио из Франкфурта, гласила: «ЦЕНТР – САПФИРУ. Просим вас с помощью источников в ракетно-космических кругах оценить, насколько успешно Советский Союз развивает программу разведывательных спутников. Сколько полетов они совершили? Насколько они были удачны? Какие участки территории США и наших союзников по НАТО сфотографированы советской техникой? Какова разрешающая способность советских фото– и кинокамер? Удовлетворены ли военные в Генштабе полученными результатами?»
Это послание она обсудила с Пниным – как стало у них принято в последнее время, на прогулке вдоль берега Москвы-реки. Вести особо секретные беседы в конспиративной квартире он со времен Карибского кризиса избегал. Стоял март, московская зловредная зима постепенно сдавалась, и в прогалинах туч кое-где виднелось высокое весеннее небо.
Прочитав шифровку из американского центра, Александр Федосеевич потер руки: «Прекрасно! Просто прекрасно! Они там у себя, в Лэнгли, штат Виржиния, поверили тому, что мы им скормили в прошлом октябре, поверили, что у тебя имеются ценные источники в нашем ракетно-космическом комплексе. Самое время впарить господам империалистам умную, качественную, полноценную дезу. Давай, моя дорогая, мне надо подумать и кое с кем посоветоваться. Пока напиши шифровку нашим американским коллегам: задание поняла, приступаю к разработке».
Возможно, их прогулки имели и другое объяснение (думала Лера): полковник охладел к ней. Он, может быть, счел свое задание выполненным и решил больше не вступать с ней в интимные отношения. С одной стороны – хорошо: совесть ее успокоится и не будет мучительно стыдно. Но с другой: она привыкла. И ей, как оказалось, было хорошо с ним. Кудимова протерпела – месяц, затем другой. А потом, преодолевая дикое смущение – оттого, она чувствовала, что выглядела страшно развязной, – сказала:
– А что это мы с вами, Александр Федосеевич, давно наедине не оказывались? Под одеялом не баловались? Прошла любовь? Так я ведь вас, полковник, замуж не зову. У меня дома свой муж имеется. Или что – на нашей квартире вас другая стажерка теперь ублажает?
Пнин на что циничный и вольнодумный был товарищ, и то аж крякнул от столь прямого предложения.
– Очень много хлопот всевозможных и суеты, – ответствовал. – В голове одна работа крутится – думаю, ты меня понимаешь.
– Не стоит, что ли? – напрямик брякнула она. – Так мы это поправим, только дай.
Полковник хмыкнул:
– Понял вас, Валерия Федоровна, и ваши пожелания. Давайте послезавтра устроим встречу, на том же месте, но безо всяких разговоров о работе.
– О, вот это я понимаю, речь не мальчика, но мужа! – Лера большой своей рукою похлопала Пнина по плечу. Ростом она была почти с полковника, а если на каблуках, то и превосходила. А сама подумала: «Докатилась. Верх пошлости и цинизма. Напрямик уговариваю любовника с собою в постельку лечь».
Провотворов
В последнее время Галя приносила ему гораздо больше разочарований и огорчений, чем радостей и удовольствий. И вот теперь снова. А ведь он предупреждал – и его, и ее. Но нет – сколько волка ни корми, он все равно в лес глядит. Или еще можно выразиться грубее, но точнее, как в деревнях наших говорят: зарекалась свинья дерьмецо не жрать.
После того как генералу доложили, что Иноземцева провела ночь в квартире Нелюбина, он не сразу бросился принимать меры, как в прошлый раз, минувшей весной, когда застукал их впервые. Но основное он понял и для себя сформулировал: с ними надо расставаться, с обоими. Это ясно. В них, Галине и Григории, есть главное качество, самое вредное для будущего космонавта, – они оба непослушные. Своенравные. Слишком гордые и много о себе понимающие. А люди, которые готовы идти умирать за что-то (к космонавтам это относится), не должны переспрашивать при этом: «А зачем мне идти умирать? Расскажите и докажите».
Поэтому с Галей он по поводу происшедшего решил не говорить вовсе. Как будто и не ведает ничего. А Нелюбина вызвал на третий-четвертый день. Был мягок, по стойке «смирно» не ставил, предложил сесть. А когда усыпил его бдительность вежливым разговором, сказал:
– Мне доложили, какие дела ты, Гриша, творил с Иноземцевой в прошлую субботу. Значит, вы меня и мои предупреждения, сделанные по-хорошему, не послушали, да? – Капитан немедленно понурился, уставил в полированный стол бесстыжие свои глаза. – Я ведь, ты помнишь, говорил с самого начала: кто будет лезть к космонавткам, получит большие неприятности по строевой и партийной линии. Но мне тут, в полку, никаких персональных дел не надобно. И грязь эту развозить мне совсем не хочется. И жене твоей тебя закладывать мне противно. Поэтому прошу тебя: сам садись и пиши рапорт о переводе в другую часть. Мол, я летчик и хочу летать. Обещаю тебе: пошлю в элитный отряд и в европейскую часть страны. В Липецк, в учебный центр, например.
Капитан поднял голову и глянул генералу в глаза.
– Я ведь понимаю, почему вы так за Иноземцеву печетесь.
– Понимаешь? – посуровел Иван Петрович. – И?.. И дальше – что?