В отчаянии я швырнул трубку. Стоило бросать все и тащиться в такую даль! Меня охватила бессильная ярость.
Вечером молодой литературный критик К. привел меня в дом Андре Моруа. Я сразу понял, что К. вхож к этому великому писателю — Моруа встретил меня очень любезно и охотно согласился принять участие в съезде. На этом моя миссия закончилась.
В тот вечер юный К. расхвалил мне новую постановку «Кармен» и обещал сводить в «Опера комик». Я попросил его купить билеты, сказав, что приглашаю его с супругой, после чего решил немедленно написать письма двум моим друзьям. Писать письма по-французски на почтовой бумаге, предоставляемой гостиницей, было много проще, чем в Токио.
Узнав, что ужин, как и сорок восемь лет назад, подают в заднем саду под деревьями, я отправился в сад. Было еще светло, но ужинающих посетителей было уже много. Все же мне нашли место. Стол был рассчитан на двоих, но я сидел один.
Я весь ушел в воспоминания: сорок восемь лет назад за этим столом я впервые встретил капитана Хякутакэ, а уже через десять дней мы поклялись быть братьями, и всю свою последующую жизнь он оберегал меня как младшего брата. В последний раз, когда мы вместе провели ночь в гостинице на озере Хамана, он говорил мне оптимистически: «Сейчас я военный преступник, но после того как заключат мирный договор, я смогу жить независимо, верну свое состояние, вот тогда-то мы вдвоем махнем во Францию, живущую по принципам свободы и независимости». Он умер, не осуществив своего желания. Вспомнив об этом, я подозвал старого официанта, заказал шампанского и попросил принести еще один бокал. Увидев удивление на его лице, я объяснил, что три десятилетия назад провел в этой гостинице несколько дней с братом, он умер, и я хотел бы выпить с духом покойного.
Официант кивнул, положил еще одну салфетку, поставил рядом два бокала, с хлопком открыл пробку, наполнил пенящимся шампанским поднятые мною два бокала и, молча поклонившись, удалился.
Я чокнулся двумя бокалами и, призвав дух брата, попеременно поднес ко рту бокалы с пенным вином. После чего, не обращая ни на кого внимания, под напором нахлынувших чувств, погрузился в воспоминания.
На следующий день мне нечем было заняться до вечера. Многие из моих старых друзей умерли, но кто-то еще был жив, однако, то ли из-за возраста, то ли от усталости, мне не хотелось никому звонить. И вдруг меня захватила мысль посетить могилу гения Жака.
Впервые после окончания войны я попал в Париж двадцать один год назад, и тогда, вспомнив, в каком научном институте работал раньше Жак, я нанес туда визит, и один из его друзей сообщил мне о смерти Жака. Этот друг после войны перенес его останки из Голландии в Париж и захоронил их, поэтому он смог мне объяснить, где расположена могила. Но в то время мне не хотелось думать, что Жак умер, и на его могилу я не пошел.
Однако на этот раз, придя в отчаяние от того, что моя мечта повидаться в Париже с двумя из своих прежних троих друзей так и не сбылась, я вдруг нестерпимо захотел встретиться с покойным Жаком.
По словам его приятеля, достаточно пойти на кладбище Пер-Лашез и спросить у кладбищенского сторожа о могиле с надписью «Здесь покоится гений Жак», и тот сразу все поймет.
— Гений Жак — так мы его звали при жизни, — сказал он с грустью.
И вот я с утра пошел на указанное кладбище. Прежде всего меня удивило, что внутри Парижа находится такое огромное кладбище. Увидев старика, похожего на сторожа, я, сунув ему чаевые, попросил провести меня к могиле Жака.
Старый сторож несколько раз задумчиво повторил:
— Здесь покоится гений Жак… — и наконец сказал: — Вроде бы там.
Он повел меня, но такой могилы мы не обнаружили.
— Ну тогда там! — сказал он.
Мы пошли дальше. На третий раз могила нашлась. Невысокий каменный крест, на поперечной планке — полустертая, но читаемая надпись: «Здесь покоится гений Жак».
«Жак, это я, Кодзиро! Проснись!» — безмолвно взывая, я погладил крест, опустился перед ним на колени и помолился.
Прошло какое-то время, и у меня над головой раздался голос Жака:
— Мой дорогой Кодзиро! Я ждал тебя, чтобы попросить у тебя прощения. В Отвиле, на Пасху, мы четверо, бывшие друг другу как братья, расстались, поклявшись встретиться через четверть века, когда каждый из нас добьется успеха в избранном деле и обретет счастье… Наша клятва в тот момент доподлинно выражала волю каждого. Поэтому и клятва и воля, коль скоро мы от них не отреклись, должны были осуществиться. Но я слишком возомнил о себе и помешал… Прости меня! В то время я сказал вам: «Давайте ничего не сообщать друг другу о себе в течение двадцати пяти лет, пусть каждый ревностно возьмется за свое дело». А надо было, напротив, постараться все эти двадцать пять лет держать связь и приободрять друг друга… Мне постоянно твердили о моей гениальности, и я незаметно для себя стал переоценивать свои способности и решил: чтобы полностью их реализовать, мне лучше работать в одиночку. Из-за этого я перестал следовать воле Великой Природы и вскоре был захвачен Миром явлений… Прости меня! Пребывая в Истинном мире, я стараюсь сделать все для трех моих братьев.
«Жак!» — хотел я позвать, но звуки застряли в горле, и я пал ниц под крестом.
— Милый Кодзиро, не увлекайся излишне прошлым, старайся работать на будущее!.. Нет другого Бога, кроме Силы Великой Природы, так верь же в Великую Природу!.. И кстати, не можешь ли передать Жану? Он занялся пошивом женской одежды для того, чтобы освободить женщину от корсета, и добился прекрасных результатов. Но у него не было намерения становиться производителем и торговцем женской одежды. Он делал это ради облегчения жизни женщин. Поэтому посоветуй ему передать дела сыну и, вернувшись во Францию, посвятить себя делу освобождения женщин. Как Морис, который, преуспев в бизнесе на юге Франции, посвятил себя движению за всеобщее благосостояние… Помнишь утро Пасхи двадцать девятого года? Мы четверо, дружившие как братья, поднялись на наше святилище, и, помолившись Богу Великой Природы, дали друг другу клятву и расстались. Тогдашняя клятва и наше решение, наша воля продолжают жить. Мы не должны отступать от них. С тех пор как я попал в Истинный мир, я только об этом и пекусь. Так же как ты, как Морис, не жалея сил… Только Жан забыл об этом. Напомни ему! Ради его же счастья… Вот моя просьба! Мы с тобой еще увидимся, а пока держись! Будь здоров!
Пораженный, я вскочил, хотел удержать его, но вокруг меня простиралось унылое незнакомое кладбище…
(Позже и я и Морис, следуя совету Жака, пытались убедить Жана передать дела сыну и вернуться во Францию, но он не послушался. В 1985 году Жан Бродель погиб во время землетрясения в Мексике.)
Итак, наступило второе декабря, когда на Мальте открылась советско-американская встреча на высшем уровне, которой так ждал Бог-Родитель Великой Природы. Я с утра не мог успокоиться. Но вдруг сообразил, что встреча начинается в десять часов утра, а это по японскому времени — шесть вечера. О ходе переговоров должны были сообщить только утром третьего, поэтому я, успокоившись, засел в кабинете и погрузился в рукопись.