Я хотел спросить у Б., в чем, собственно, дело, но оказалось, что он тоже плачет. Да что это?
Наступил антракт, оркестранты удалились, но когда они вновь появились, слушатели опять заплакали.
Чем это объяснить? Может быть, так проявилась скрытая в душах русских, на первый взгляд выглядевших такими спокойными, их скорбь и печаль? Неужели русские настолько несчастны? Так и не найдя ответ на этот вопрос, я на следующий день улетел в Париж.
В Париже меня ожидала радость: мой товарищ, с которым некогда мы вместе вели тяжелую борьбу с туберкулезом, оказался жив и здоров. Я попал в рай, где повсюду слышалась прекрасная музыка «либертэ» (свободы), «эгалитэ» (равенства), «фратернитэ» (братства).
Однажды мой товарищ М. с улыбкой сказал:
— Революции совершались и у нас и в России, но в нашей стране народ, каждый человек в отдельности, получил при этом сокровища свободы, равенства и братства и на вечные времена создал Райский мир. А в России революцию совершила немногочисленная группа людей, стоящих наверху, они преследовали свои корыстные, эгоистичные цели, а народ пребывает в спячке, поэтому в России ад так и остается адом.
Слова его сопровождались райской музыкой с неба, тихим тенором выпевались слова, которые я когда-то слышал:
И жизнь, и смерть —
Это только день.
Один день.
Остается только
Прожить его, радуясь.
Что такое? Это мои стихи! — подумал я, и тут…
— Да, это так. — Передо мной возник гениальный Жак вместе со множеством друзей; хором напевая те же слова, они обратились ко мне:
— Успокойся! Ты сможешь жить, как человек Райского мира.
Небесный хор звучал так красиво, что я не прислушался к этим словам.
Летом этого года моя душа получила приглашение от Великой Природы: «Я совершу Великую Уборку в огромной стране, в России, и дам многим народам независимость, так что тебе надо взглянуть на это». Душа пустилась в путешествие и, опустившись на московской площади, прежде всего изумилась: множество мужчин и женщин заполнили площадь. Все это были россияне, но не те грустные и тихие, которых я видел раньше, а похожие на обычных европейцев.
Уже по одному этому я понял, что Россия изменилась, и удивился, но моей душе было некогда восхищаться столь великими переменами — она поспешила в Крым.
Потому что там был арестован президент Горбачев, который был моим братом в прежней жизни, и его жена.
Великая Природа поручила мне миссию — донести до него, что он будет спасен, если его сердце переменится и станет не высокомерным сердцем президента, а сердцем обычного человека.
И душа моя, достигнув Крыма, стала предпринимать усилия, чтобы превратить сердце Горбачева в сердце обычного человека.
Хоть на самом деле это достаточно просто, душе, испорченной властью, кажется, далось это с трудом.
Моей душе пришлось предпринять огромные усилия, чтобы довести до его сознания, что ни государство, ни народ не принадлежат ему, что он избран народом и облечен властью, хотя вообще-то он самый обычный человек, которому повезло.
Что ни говори, а человек — жалкое создание.
Итак, Горбачев изменился и поэтому, пожалуй, мог действовать снова в качестве президента. Я решил подождать его возвращения из Крыма в Москву, но тут моя душа получила приказ от Великой Природы:
— Твоя миссия окончена. Тебе следует вернуться.
— Подождите немного. Чтобы я по крайней мере увидел их отъезд из Крыма… Подождите!
— Они оба наверняка смогут уехать в Москву. Это говорит Бог. Успокойся!
— Разрешите все же побыть здесь, пока они не отправятся в Москву. Прошу!
— Нет, вскоре они оба смогут отбыть в Москву. Поспеши!
— А где же те ворота, через которые я смогу вернуться на родину?
— Глупец! Ворота для твоего возвращения — разве они не повсюду?
— За какими же из этих ворот меня ждет мое тело, в которое я войду?
— Входи в любые ворота! — сердито прокричала она.
Не знаю, в какие ворота вошла моя душа, но очутился я в столовой нашей дачи, и как раз в этот момент по телевизору показывали, как Горбачев возвращается в Москву.
Это был не прежний бодрый президент Горбачев, а усталый, постаревший человек…
А, оказывается, он смог наконец вернуться в Москву! — вздохнул я, и вдруг меня одолели сомнения: а какое сегодня число и где я, собственно говоря, был?
За окном слышался красивый небесный хор. Я прислушался:
Просто радуясь
Дням, которые мы проживаем,
Радуясь рассветам и закатам,
Бог тоже
Улыбается.
Кажется, это была часть стихотворения, записанного мною в тетрадь?
Слезы сами собой навернулись на глаза: где я был, какое сегодня число?.. — одолевали меня вопросы.
В это время дочь привела юношу Юкинагу и его почтенную матушку, они пообедали у нас, а когда собрались возвращаться в Токио, я спросил их, и они подтвердили: да, так и есть! Сегодня 22 августа.
После обеда дочь отвезла их на машине до станции Каруидзава. Расставшись с ними в саду, я остался отдыхать на стуле в тени деревьев, но, возможно, оттого, что я своими глазами увидел, как юноша Юкинага заботливо обращается со своей молодой мамой, я впервые подумал о том, что и мне следовало бы выполнить свой сыновний долг по отношению к родителям, на которых я так долго держал обиду.
Меня бросили в младенчестве, я рос, не зная ни родительской любви, ни даже лиц отца и матери. И хотя после моей женитьбы родители стали навещать меня, как бы они ни старались, для меня они оставались чужими. А сейчас я не только сожалею о том, что почему-то не мог порадовать их, но и от души благодарен своей жене, которая всегда вручала им конверты с деньгами, говоря, что это деньги на образование младших братьев.
А тем временем ласковый, легкий ветерок погладил меня по лицу и донес до меня шепот деревьев в саду:
— Ну, давайте все вместе порадуем учителя… Приготовиться! Раз, два, три…
И тут послышался тихий, чудный хор деревьев.
Направившись по приказу Великой Природы в Истинный мир, я, закончив дела, бродил в надежде встретить Жака, раз уж я оказался здесь. И вдруг меня окликнули:
— Постойте!
Этого человека я помнил в лицо, но не мог припомнить его имени. Он, тоже пристально взглянув на меня, наконец вымолвил:
— Послушай-ка! Ты, кажется, учился в лицее… И жил в общежитии Первого лицея в Токио на Хонго…