Я никогда не верил, что Бог может таким вот образом обнаруживать себя перед людьми, но некто стал являться мне раз в неделю или в десять дней, возвещать мне волю Бога и говорить: «Пиши книгу», так что игнорировать его я не мог. Поэтому я решил экспериментальным путем, действуя в соответствии с теми правилами социологического эксперимента, которым шестьдесят лет тому назад в сорбоннской аспирантуре меня научил профессор социологии Мосс, установить, подлинный это Бог или нет. В результате полуторамесячного эксперимента мне удалось убедиться в том, что Вероучительница Тэнри, Мики Накаяма, и после смерти занимается спасением людей в качестве живосущей Родительницы и что именно она является мне и передает волю великого Бога-Родителя.
Тогда меня стали одолевать тайные сомнения — действительно ли я должен начать работу над книгой, выполняя данные мне указания? И живосущая Мики, будто только и ждала этого, появилась в нашем доме, пригласила меня в японскую гостиную и, обратившись ко мне уже не в своей обычной ласковой манере, а величественно-строгим тоном, вручила мне так называемый «дар кисти».
Слова, произнесенные ею тогда, даже меня, неверующего, растрогали до глубины души, возможно, потому, что мне, в течение пятнадцати послевоенных лет писавшему книгу под названием «Вероучительница», то есть биографию этой самой Мики Накаяма, была лучше, чем кому-либо, понятна их исключительная важность.
И не только это. Бог-Родитель объявил мне тогда, что возвращает меня на десять лет назад — то есть в следующем году мне исполнится не девяносто лет, как должно было быть, а восемьдесят, и потребовал, чтобы я, хорошенько поразмыслив над тем, кому, кроме Бога, такое по силам, немедленно приступил бы к работе.
Считается, что человеку, принявшему «дар кисти», достаточно взять в руки кисть и сесть за письменный стол: знаки, благодаря чудесной силе Бога-Родителя, будут сами собой появляться на бумаге — об этом мне говорила позже и живо-сущая Мики.
— Ты хорошо изучил мою жизнь, поэтому должен знать: Бог говорил мне: «Возьми в руки кисть», я брала ее, и тут же легко и свободно писались все известные тебе тексты… То же произойдет и с тобой: если ты примешь «дар кисти», тебе достаточно будет взять в руки перо. Бог сам будет водить им. Так что начинай, не медли…
Под таким натиском даже я, неверующий, в конце концов решился — а почему бы не попробовать? Но, сев за стол, обнаружил, что у меня почти не осталось специально заказанной когда-то разграфленной бумаги.
И это при том, что несколько лет назад я закупил пять тысяч листов такой бумаги, из-за чего домашние (главным образом покойная жена) насмехались надо мной: ну ты и жадина. Удивившись — когда же я успел столько исписать? — я сразу позвонил в магазин К., но увы: мне сказали, что хозяин, который был любителем этой совершенно особенной бумаги, три года назад скончался. Тогда я попросил прислать мне образцы бумаги, которая есть в продаже, но мне ответили, что новый хозяин не держит разграфленную бумагу, ибо она не отвечает требованиям времени.
Нынче все постоянно твердят об этих требованиях времени: издательство отказывается издавать художественную литературу якобы потому, что молодежь теперь не читает романов, серьезные книги плохо продаются и т. п., и все же я был поражен. Дочь, пожалев меня, поехала в магазин «Кинокуния» в Синдзюку. «Наверняка там они не такие практичные», — заявила она и действительно привезла мне хорошую бумагу, только очень уж дорогую.
Положив эту бумагу на стол, я попробовал ручку. Моя любимая солидная авторучка «Монблан», очевидно, была теперь для меня тяжеловата, во всяком случае знаки получались неровные. Мне это показалось странным, я изучил пальцы правой руки и обнаружил, что вторая фаланга указательного пальца немного искривлена. Я даже расстроился — неужели за полвека я сумел так повредить себе палец только потому, что пользовался тяжелой авторучкой? И попробовал писать тонкой легкой авторучкой. Но знаки не стали ровнее. Делать нечего — взял шариковую ручку, и дело сразу пошло на лад: как бы быстро я ни писал, строчки получались ровными. Мне всегда казалось, что писать шариковой ручкой на разграфленной бумаге — как-то неприятно, несолидно, что ли, но делать нечего, другие ручки, видно, не для моих старческих пальцев. Так что пришлось писать шариковой. Не очень приятно, зато быстро.
И тут же рядом возникла живосущая Мики и стала подбадривать меня: «Ну же, пиши». С того момента я больше ста дней сидел как пришитый за своим письменным столом и ни разу даже не вышел из дома.
Когда я что-то пишу, то сначала определяю основную тему, а потом начинаю размышлять над содержанием, и все это время — иногда довольно долго — нахожусь в дурном расположении духа, не разговариваю с домашними и только после того, как в моей голове целиком сложится первая глава и примерный сюжет всего произведения, берусь за перо. На этот раз я сел за стол и стал размышлять, а не написать ли мне о том, как в течение пяти лет, начиная с того дня, как слегла жена, я вынашивал замысел книги, которая должна была стать последней? Но начать все не мог.
Тут у меня за спиной возникла живосущая Мики и безмолвно приказала:
«Быстро бери в руки перо и начинай. Пиши — „Глава 1“. Написал? Ну а теперь…» — И она ласково, словно подбадривая трехлетнего малыша, стала объяснять мне, что нужно писать.
Я записывал все, что она мне говорила, и быстро написал несколько страниц. «Ну вот, продолжай в том же духе. Напишешь первую главу, потом перейдешь ко второй, а дальше пойдет как по маслу, в конце концов, это та работа, которую ты делаешь последние пятьдесят или шестьдесят лет. Я уверена, что ты справишься…» Тут ее прерывающийся голос перестал звучать в моих ушах.
За десять дней я закончил первую главу, начал писать вторую и тут вдруг сообразил, что все это время у меня не было по утрам проблем со стулом, хотя обычно я страдал запорами. Сон тоже наладился. Ел и пил я теперь с отменным аппетитом, хотя в течение долгих лет страдал отсутствием оного — у меня находили то расширение, то опущение желудка. Все, что я ел, казалось мне необыкновенно вкусным. Это меня удивляло, и я тихонько радовался, а ведь мог бы умереть, так и не узнав, как это прекрасно — пить и есть с удовольствием.
Не зря, видно, Мики когда-то сказала: если делаешь работу, которая поручена тебе Богом-Родителем, Он берет на себя заботу о твоем теле (то есть помогает тебе избавиться от телесных недугов). А раз так, может, скоро я и гулять смогу сколько захочется, и поясница перестанет болеть — тайно надеялся я. С тех пор как я начал писать, живосущая Мики время от времени (раз в несколько дней) навещала меня, беседовала со мной в японской гостиной, делая подробные и точные замечания, как будто внимательно читала все, мною написанное, после чего минут двадцать-тридцать рассказывала о водительстве Бога-Родителя, о Его милосердии, о Спасении Мира.
К вечеру того дня, когда я уже подумывал, а не обратиться ли мне с просьбой о помощи, уж очень замучили боли в пояснице, ко мне пришла живосущая Мики. Мы устроились друг против друга в японской гостиной, она с ласковой улыбкой сказала:
— Спасибо за труды.