Звонил муж моей младшей дочери, Рэйко, он сообщил, что внезапно получил из министерства разрешение на выезд в Японию со всей семьей, так что через три дня они будут в Токио. Слышно было неважно, и мне показалось, что я неправильно его понял. К тому же я еще и глуховат немного, поэтому поспешил передать трубку Фумико. А сам стал с нетерпением ждать конца разговора — неужели Рэйко действительно приедет с семьей в Токио? Минуты три спустя Фумико, сказав:
— С тобой хочет поговорить Дзюри, — и передала мне трубку.
— Дедушка? Как твое здоровье? У нас летние каникулы, уже десять дней. Сначала мы хотели всей семьей провести их на море, где-нибудь в Америке, на западном побережье, но папа был очень занят на работе, получалось, что больше четырех дней не выйдет, а тут вдруг ему разрешили слетать в Токио. Вот здорово! Скоро увидимся!
— Да… А ты не передашь трубку маме?
— Мама говорит, что не может подойти, она собирает вещи. Никто ведь не ожидал… Она говорит, что скоро мы увидимся и спокойно обо всем поговорим. Ну, пока! — Не успела она это сказать, как нас разъединили.
Фумико объяснила мне, что муж Рэйко, в связи с открытием прямого рейса японской авиакомпании в Канаду, неожиданно получил в подарок бесплатный билет до Токио и обратно. Он отказался было, но авиакомпания запросила министерство, и выяснилось, что там готовы опустить его на десять дней, тем более что в Японии сейчас проходят объединенные выборы в обе палаты парламента и он может выполнять свой служебный долг на родине. В результате мужу Рэйко были вручены бесплатные билеты для всей семьи. Потому-то они в такой спешке и вылетают в Токио.
Это было как сон. На следующий день на мое имя пришло письмо из министерства, в котором сообщалось о времени прибытия дочери с зятем в аэропорт Нарита, а также указывался день и время их возвращения в Торонто. Таким образом их приезд был делом решенным, что порадовало и меня и Фумико.
— Вот странно… Насколько я помню, живосущая Родительница совсем недавно говорила об этом… Что Бог-Родитель благодарен за «Улыбку Бога» и собирается наградить тебя, устроив встречу с живущей за границей дочерью, — с некоторым удивлением сказала дочь.
До этого Рэйко получала разрешение посетить родину только один раз — по случаю кончины матери. В день похорон она одна прилетела в Токио и через три дня улетела обратно в Швецию, где работал тогда ее муж. Спустя полгода ее мужа перевели в Южную Америку, в Каракас, и по дороге к месту службы они всей семьей заехали в Токио и провели с нами около недели. Тогда-то я и сообщил супругам о последнем желании покойной жены.
Жена во время болезни, очевидно, все время думала, что будет после ее смерти. Однажды, с нарочито беззаботным видом, улыбаясь, она обратилась ко мне со словами, которые можно считать ее последней волей.
— Муж Томоко — единственный сын и наследник, — сказала она, — Фумико не замужем, поэтому мы не можем оставить этот дом ей. Муж Рэйко как второй сын не считается в своем семействе прямым наследником, так что мы имеем полное право, даже не оформляя его как приемного сына, завещать ему наш дом, ты согласен? Он дипломат и в Японии бывает редко, во время его отсутствия за домом станет присматривать Фумико, а когда зять с семьей будут в Японии, она может жить в студии. Мне бы хотелось, чтобы дом перешел именно к семье Рэйко.
Сам-то я часто и думал и говорил домашним о том, что незачем кому-то завещать наш дом по наследству, достаточно, что в нем жило одно поколение нашей семьи, но, учитывая болезненное состояние и настроение жены, поспешил перевести разговор в шутку.
— Ну что ж… Вот сама им об этом и скажешь, когда приедут в следующий раз. То-то они посмеются! Ну что мы можем им передать? Ни происхождения, которым стоит гордиться, ни состояния…
— И все же где им еще жить, как не в этом доме? К тому же они возьмут на себя заботу о наших душах…
— Есть о чем беспокоиться! Как будто для этого обязательно наследовать дом!.. — засмеялся я.
Дней через десять после этого разговора жена скончалась, спокойно, будто уснула.
Прослужив два года посланником в Каракасе, зять получил новое назначение — генеральным консулом в Торонто. Они с Рэйко не были в Японии уже три года и теперь очень радовались, да и мы с Фумико тоже…
Моя младшая дочь, Рэйко, росла очень добрым ребенком. Первые три дочери рождались с разницей в три года, но после третьей дочери у жены случился выкидыш, поэтому четвертая была младше предыдущей на целых шесть лет, а поскольку она к тому же оказалась последним ребенком, мать любила ее больше всех остальных. Три старшие дочери выросли еще до войны, мы жили тогда в токийском доме тестя, и при нас всегда были какие-нибудь молодые девицы — служанка, приехавшая с родины жены, дочери служащих тестя, которых нас просили приютить под тем предлогом, что им надо приобрести хорошие манеры. Все три старшие дочери с младших классов учились в городской миссионерской школе, куда ездили на электричке, до пятого класса их обычно провожал и встречал кто-нибудь из этих девиц, так что мы не знали никаких забот.
Другое дело Рэйко. За год до ее поступления в начальную школу наш токийский дом был разрушен, и, хотя война закончилась в августе, мы смогли вернуться из эвакуации только к концу года, подыскав себе маленький, чудом уцелевший во время пожаров домик на улице Мисюку в районе Сэтагая. Школа, куда Рэйко поступила весной следующего года, стояла на полувыжженной земле. Служанки у нас к тому времени уже целых два года не было, и девочка, видя, как тяжело приходится матери, старалась не доставлять ей лишних забот. Когда она училась в начальной школе, большая часть ее одноклассников была из семей, пострадавших во время войны, она видела, как тяжело им живется, как они голодают, поэтому мужественно старалась никого не обременять и все делать сама. Я тайно восхищался ею. Уровень преподавания в ее школе оставлял желать лучшего, но, к счастью, меня попросили возглавить родительский совет, поэтому я часто встречался с директором и учителями, которых настойчиво побуждал применять новые, так называемые демократические методы обучения, а также, заручившись поддержкой влиятельных членов нашего совета, обращался к городским и районным властям с просьбами об оснащении классов более совершенным оборудованием.
Три старшие дочери и после переезда на улицу Мисюку продолжали посещать миссионерскую школу: старшая училась в классе старшей ступени, вторая — средней, а третья — младшей. Ездить туда приходилось на электричке с двумя пересадками. Я хотел отдать в эту школу и Рэйко, но, подумав о том хаосе, который воцарился на транспорте после войны, решил, что она не сможет туда ездить, и отдал ее в близлежащую начальную школу.
Но, перейдя в пятый класс, она по детской своей несмышлености стала обижаться — почему только ее одну отдали в самую захудалую школу? Узнав, что Рэйко пыталась выяснить у старшей сестры, не приемная ли она дочь, я решил принять срочные меры, чтобы девочка не чувствовала себя уязвленной.
Во-первых, я попросил известного музыканта Ясукаву давать ей частные уроки музыки — игрой на фортепиано Рэйко занималась и раньше: как только она поступила в первый класс, я купил для нее рояль, с трудом помещавшийся в нашем тесном жилище, и нанял учителя. Я сам водил ее на уроки к Ясукаве-сэнсэю, а на обратном пути всегда радовал какими-нибудь сладостями. Во-вторых, когда ей пришло время переходить в женский лицей, я решил подобрать для нее что-нибудь получше. Как раз когда я ломал голову над тем, какой лицей выбрать, мой бывший однокашник и близкий друг Ёсисигэ Абэ [48] был назначен директором института для знати «Гакусюин». Я пошел к нему посоветоваться, и он стал уговаривать меня отдать дочь в его институт, поскольку он оснащен прекрасным оборудованием, преподают там весьма квалифицированные специалисты, и после войны институт стал более открытым, во всяком случае туда принимают детей не только из аристократических семей, но и из среды интеллигенции. В конце концов он убедил меня написать туда заявление. Дочь сдала приемные экзамены, и ее зачислили на отделение средней ступени женского отделения института. Она была очень довольна, тем более что добираться до этого института оказалось даже удобнее, чем до тех, в которых учились ее сестры. И все шесть лет, вплоть до окончания отделения высшей ступени, она жила хоть и бедной, но счастливой студенческой жизнью.