Я видел по выражению лица мистера Картера, что он был погружен в глубокую думу. Он выпил бутылку содовой воды и рюмку коньяку, который принес ему слуга по моему приказанию, но не сказал ему ни слова. Когда слуга вышел из комнаты, он подошел ко мне.
— Мне надо поговорить с вами серьезно, сэр, — сказал он.
Я ответил, что готов выслушать все, что ему угодно будет мне сказать.
— Когда вы поручаете ваше дело сыщику, сэр, — начал он, — то должны питать к нему полное доверие. Если вы не доверяете ему, то не имейте с ним никакого дела, потому что если ему нельзя доверить всех самых священных тайн, то он мошенник, подлец, и не принесет вам никакой пользы. Но когда вам служит человек, которого вам рекомендовали люди, хорошо знающие его, то доверьтесь ему вполне и безбоязненно расскажите все, что знаете, не скрывая ничего, потому что в сумерках, при полусвете, все же лучше работать, чем в совершенном мраке. Зачем я вам говорю это, мистер Остин? Вы это знаете так же хорошо, как я. Однако вы мне не вполне доверяете.
— Я вам сказал все, что вам необходимо было знать, — ответил я.
— Нет, сэр. Мне необходимо знать все, если вы хотите, чтобы это дело увенчалось успехом. Вы боитесь вполне довериться мне; но неужели вы так невинны, сэр, и не знаете, что человек, занимающийся нашим ремеслом, приучается зорко глядеть, так, что ничто не ускользает от него. Я знаю очень хорошо, что вы скрываете от меня что-то, хотя, по-видимому, питаете ко мне доверие. В вагоне вы три раза вынимали какое-то письмо, перечитывали его несколько раз и смотрели на меня в нерешительности. Вы думали, что меня очень занимали поля за окном, но я был бы круглым дураком и не годился в сыщики, если бы не следил за вами. Я видел ясно, что вы хотели, но не решались показать мне письмо, почему нетрудно догадаться, что оно касалось винчестерского убийства.
Мистер Картер замолчал и прислонился к камину. Я нисколько не удивился, что он угадал мои мысли, и стал серьезно обдумывать его слова. Конечно, он прав; но как мог я открыть полицейскому чиновнику тайну моего сердца — рассказать ему горькую повесть моей любви?
— Доверьтесь мне вполне, мистер Остин, — начал снова Картер. — Если вы желаете, чтобы я вам принес какую-нибудь пользу, то не скрывайте от меня ничего, ибо, может быть, то, чего вы мне не скажете, всего важнее для меня.
— Не думаю, — ответил я, — но, во всяком случае, я считаю вас честным, благородным человеком и намерен вам вполне довериться. Вы, вероятно, удивляетесь, почему я принимаю такое участие в этом деле?
— Ну-с, по правде сказать, немного странно, что посторонний человек стал хлопотать о раскрытии убийства, совершенного с год тому назад! Я не могу себе это объяснить иначе как тем, что вы родственник убитого, но и то родственники в подобных случаях выказывают гораздо больше хладнокровия.
Я ответил, что никогда не видел в лицо убитого и даже не слыхал его имени до роковой истории.
— В таком случае я решительно не понимаю причины, побуждающей вас хлопотать об этом деле, — сказал мистер Картер.
— Мистер Картер, я уверен, что вы честный человек, и не буду скрывать от вас ничего, — ответил я. — Но для этого я должен рассказать вам длинную историю, и, что еще хуже, историю любви.
Я чувствовал, что покраснел, произнося эти слова, и мне стало совестно, зачем я покраснел.
— Не бойтесь рассказывать эту историю, потому что она сентиментальная, — сказал мистер Картер, заметив мое смущение, — слава Богу, я наслушался любовных историй. Нет почти такого дела в нашей практике, в котором не была бы замешана какая-нибудь особа. Помните, как мудрец в восточной сказке, слыша о драке, пожаре или каком-то другом несчастье, всегда спрашивал: кто она? По его понятиям, женщины были главной причиной всякого дурного дела или несчастья. Если бы этот мудрец жил в наше время и служил бы сыщиком, он не переменил бы своего мнения. Так не стыдитесь рассказывать историю своей любви; я сам когда-то был влюблен, несмотря на то, что кажусь таким сухим и бесчувственным. Я женился на любимой женщине, и она, добрая душа, до сих пор не подозревает, каким ремеслом я занимаюсь; она полагает, что я служу где-то в Сити.
Эта неожиданная откровенность мистера Картера была так чистосердечна, что я еще с большим доверием приступил к рассказу.
Я передал ему как можно короче историю моего знакомства с Маргаритой, неудачные ее попытки увидеть Генри Дунбара, наше путешествие в Шорнклиф, и странное поведение Маргариты после свидания с человеком, которого она жаждала увидеть.
Рассказ мой продолжался более часа, несмотря на мою краткость. Мистер Картер все это время очень внимательно слушал, устремив на меня испытующий взгляд и выбивая пальцами у себя на коленях какую-то музыкальную дробь. Ясно было, что он не только слушал, но и обдумывал, оценивал мои слова. Когда я окончил свой рассказ, он не сказал ни слова и продолжал несколько минут думать по-прежнему.
— До встречи с Генри Дунбаром в Модслей-Аббэ мисс Вильмот, вы говорите, была убеждена, что он убийца ее отца? — спросил он наконец.
— Да.
— А после встречи она вдруг переменила свое мнение и стала утверждать, что банкир невиновен?
— Да, когда Маргарита возвратилась из Модслей-Аббэ, она выразила свое твердое убеждение в невиновности Генри Дунбара.
— И отказалась выйти за вас замуж?
— Да.
Мистер Картер перестал барабанить пальцами по колену и, устремив на меня взгляд, стал медленно проводить рукой по волосам. По выражению его глаз я видел ясно, что он вовсе не смотрел на меня, а был погружен в глубокую думу.
Я следил за мрачным выражением его лица, надеясь, что вот-вот оно прояснится, но я ждал напрасно. Очевидно, он никак не мог разгадать роковой тайны; поведение Маргариты оставалось для него такой же загадкой, как и для меня.
— Мистер Дунбар — очень богатый человек, а деньги много значат в подобных делах, — сказал он наконец. — Какой-то политик, сэр Роберт, но только не сэр Роберт Пиль, говорил, что всякий человек может быть оценен деньгами. Как вы думаете, возможно ли, чтобы мисс Вильмот была подкуплена банкиром?
— Как? Чтобы она взяла деньги от человека, которого подозревала в убийстве своего отца, от человека, который был ее врагом? Нет, она не способна на такую низость. Мысль о подкупе приходила мне в голову в первую минуту гнева и злобы, но я и тогда отбросил ее как совершенно невероятную. Теперь же, хладнокровно обдумывая этот вопрос, я вполне сознаю всю невероятность подобного поступка с ее стороны. Если Маргарита действовала под влиянием Генри Дунбара, то причину этого можно искать только в страхе, внезапно овладевшем ею после свидания с банкиром. Богу одному известно, что между ними произошло; может быть, он угрозами успел смирить неустрашимую девушку. Человек, который мог хитростью заманить в уединенное место своего старого слугу и там убить его, человек, который не питал ни малейшего сожаления к соучастнику своего давнишнего преступления, к товарищу своих юношеских лет, пожертвовавшему своим добрым именем, чтобы спасти его от беды, этот человек, конечно, не пожалеет бедной, беспомощной девушки, осмелившейся взять на себя роль его обвинительницы.