Зажав бумеранг в щель от остатков сгоревшей двери, я чуть сильнее завернул лопасть. Бросил – уже лучше, по крайней мере в цель летел точнее. Чуть подогнул уже в другой плоскости. Совсем хорошо, он уже стал, описав замкнутую кривую, возвращаться после броска.
Я вернулся в кузницу и объяснил, что меня не устраивает. Второй бумеранг получился легче; по моей просьбе лопасти сделали острыми как бритва. Получилось нечто странное: с виду – бумеранг, только железный, лопасти острее, как у японского сюрикена.
На пустыре снова опробовал. Здорово! Если попал – втыкается в деревянную мишень, промазал – возвращается к тебе, только ловить надо умеючи – прихватом, плашмя обеими ладонями. Одной рукой никак не получится, можно и без кисти остаться. Неплохо, а учитывая, что я видел бумеранг близко только один раз в жизни и по телевизору в фильме об аборигенах, так можно сказать – и отлично. Из лука стрелять не умею, зато теперь освоил оружие дальнего боя, к тому же беззвучное.
Я снова направился в кузницу, заказал точно таких же еще пяток. Кузнец пообещал сделать через день.
В воинскую избу я вернулся довольным, но что меня толкнуло сделать бумеранг – объяснить не мог.
Через пару дней, натренировавшись на пустыре, показал свое приобретение дядьке Панфилу. Покрутив бумеранг в руке, десятник недоуменно уставился на меня:
– Что за штуковина невиданная? Что ею делают?
– Оружие такое, в заморских странах видал, – соврал я.
– И как им пользоваться?
– Пошли на улицу, покажу.
Слышавшие наш разговор дружинники увязались за нами. На досках бывшего сарая я подобранным угольком нарисовал круг, отошел подальше и бросил. С тупым стуком бумеранг воткнулся в доску.
– И все? Так луком сподручнее.
– Теперь смотри – специально промахнусь. – Я кинул бумеранг в сторону. Прошелестев лопастями, бумеранг вернулся назад и был мной ловко пойман. Окружающие изумились.
– Ну-ка, брось еще.
Я бросил подряд три штуки и снова их поймал. Дружинники восхищенно качали головами. Панфил взял бумеранг в руки, рассмотрел.
– Хм, немудрящая штуковина, а к хозяину возвращается. Хитро! Но – не одобряю.
– Это почему?
– Стрел в колчане полсотни можно носить, а здесь одна штуковина полфунта весит.
– Так ведь к стреле еще лук нужен; ты, Панфил, и сам знаешь – дорого лук стоит, не каждому по деньгам.
– Это так. Сотнику скажу, но не думаю, что князь разрешит всем пользоваться: железо дорогое, а тут – в противника им кидать, да и не по-русски как-то. Да, польза есть; сам пользуйся, коли умеешь, а других не смущай.
Почти каждый день я тренировался – научился даже трюку, которым владели только аборигены, – поражал цель, стоящую за щитом. При некотором навыке и хорошем глазомере получалось неплохо. Знания за спиной не носить, когда-нибудь пригодятся, рассудил я.
Через несколько дней вернулся князь, и сотник доложил ему о занятной штуковине, коей баловался новый ратник, но князь отнесся к сообщению равнодушно – были дела и поважнее. Ожидалась война с княжеством Литовским.
Князь с сотниками обходил стены городской крепости, отдавал распоряжения – там подправить, здесь бревно заменить подгнившее. Углубляли и чистили ров вокруг городской стены, проверяли и смазывали механизмы подъемных мостов перед несколькими городскими воротами. Оружейники ковали мечи, наконечники для стрел, щитники готовили щиты, тиуны из ближних сел свозили продовольствие. Город готовился к осаде.
В дружину взяли еще два десятка воинов, и теперь старые, опытные бойцы натаскивали их во владении оружием. И хотя еще неизвестно было – литвины вторгнутся в наши земли или князь московский первым нападет, – в любом случае город готовился и был готов к сражению.
Беда пришла совсем не оттуда, откуда ждали. Ночью в городские ворота заполошенно заколотил человек, приехавший на неоседланном коне.
– Отворите, Христом-Богом прошу. Беда великая!
Ратники высунулись со стены, но, исполняя наказ князя, ворот не открывали.
– Чего людей беспокоишь, говори, чего надобно.
– Татары, много, уже недалеко – я из Бутурлиновки прискакал.
– Откель татарам здесь взяться?
– Так ты впустишь или сверху спрашивать будешь?
Поднявшийся на шум десятник распорядился спустить веревку и поднять вестника. Мужик поматерился, привязал лошадь к дереву неподалеку, обмотался веревкой, и стражники втянули его на городскую стену. Был он в грязной разорванной рубашке, всклокоченный, левая рука неумело замотана холстиной, через которую проступала кровь.
– Ну, – подступился к мужику десятник, – рассказывай.
– Чудом спасся, всю деревню нашу, Бутурлиновку, как есть пожгли, людей в полон забрали. Я да, может, еще кто вырвался, телегу бросил – и сюда.
– А точно ли татар много, может, с перепугу показалось. Забрела шайка какая, а ты – войско!
– Нет, обоз за ними, пленные, самих много – тьма просто.
Десятник огладил бороду.
– Пошли к князю, там все и расскажешь. – Уходя, бросил: – Глядите повнимательней, может, кто в закатной стороне пожары углядит – сразу докладывайте.
«Ага, – подумал я про себя, – татары – народ ушлый, поостерегутся избы жечь, далеко видно: ночью – огонь, днем – дым. Их задача – добычу взять богатую, пленных побольше. Чего им избы жечь, раньше времени себя обнаруживать». Но глядел во все глаза – ничего, никаких всполохов, одна сплошная темень.
Вскоре прибежал десятник:
– Князь зовет, одна нога – здесь, другая – там.
Я оставил на стене щит и копье и налегке побежал в детинец. Княжеский дом уже проснулся, бегали слуги, бряцали оружием воины. Я вошел в княжеские покои, поклонился. Князь сидел в кресле у стола, рядом стояли сотники.
– Вроде как ты пластуном был, лазутчиком, и шустрый очень. В разные стороны высылаю конские дозоры, тебе особое поручение – узнай, что в этой Бутурлиновке – шайка забрела али войско серьезное. С Богом!
Я вышел во двор, зашел в воинскую избу, заткнул за пояс бумеранги, попрыгал. Черт, калита на поясе бренчит монетами; снял, уложил в свой походный мешок; снова попрыгал – тихо.
Дружинники понимающе ухмылялись в усы.
Хоть и была поздняя ночь, город не спал. По улицам двигались люди с факелами, огни факелов также виднелись на городской стене, четко обозначая периметр. Где находится Бутурлиновка, я приблизительно знал, но ночью все деревни сверху одинаковы – темные избы, безлюдье. Пустил коня галопом и часа через три остановился у какой-то деревушки.
На мой стук в окно выглянул седой старик:
– Кому не спится в ночь глухую?
– Свои, батя.