Поль периодически поглядывал в зеркало заднего вида. Он вдруг осознал всю неловкость ситуации и понял реакцию сына. И все же Поль предчувствовал, что ему будет польза от этой девушки, а возможно, и ей от него тоже. Ему надоело днями, неделями, месяцами размышлять, прежде чем что-нибудь сделать. Решения, принятые на свой страх и риск, хороши тем, что они естественны и искренни. Мысль о том, что ты оказал хотя бы элементарную помощь человеку, находящемуся в затруднительном положении, будет некоторое время согревать душу. Странно, но Поль интуитивно знал, что с Жюли у него до конца жизни. Бывает порой такая необъяснимая уверенность… Наверное, сейчас он чувствовал себя более свободным, и его это радовало. Жюли сможет перевести дух, потому что они встретились в подходящий момент и в подходящем месте.
Жюли, жизнь которой проходит в неподходящем месте и в неподходящий момент.
Проезжая Вогезы через туннель Сент-Мари-о-Мин, Поль поймал себя на том, что в зеркале заднего вида разглядывает лица Жюли и ее сына, расчерченные полосами неоновых огней. Выбравшись из туннеля, он свернул к супермаркету в промышленной зоне Сен-Дье. Сын поинтересовался, почему они остановились, и Поль объяснил, что не может мириться с тем, что трехлетний ребенок путешествует в таком хлипком кресле. Случись что, он себе не простит.
– Останешься с ними или выйдешь размяться? – спросил он у сына.
– Я пойду с тобой, – разумеется, ответил Жером.
– Не сходишь за тележкой? Кресло неудобно нести.
– Ты уверен, что поступаешь правильно?
– А ты всегда уверен, что все в своей жизни делаешь правильно?
– Конечно нет, но я принимаю меры предосторожности…
– Чем я рискую, покупая автомобильное кресло для девчонки, у которой нет средств, чтобы приобрести его своему малышу?
– Тем, что она почует легкую наживу и ощиплет тебя так ловко, что ты даже не заметишь…
– Да ладно тебе! Деньги у меня есть, а головы я не теряю, если тебя именно это беспокоит. Она слишком крепко сидит у меня на плечах. Я не испытываю к этой девушке страстной любви, а только страсть заставляет совершать необдуманные поступки.
– Тогда что же ты к ней испытываешь?
– Нежность. Кстати, очень приятное чувство, Жером. Рекомендую попробовать.
– И давно?
– С тех пор, как я познакомился с ней. Откровение, мистический свет апостолов, неожиданно снизошедший на меня.
– Ты знаешь ее всего неделю!
– Ну и что? Очевидное сразу бросается в глаза. Обычно это происходит мгновенно.
– И ты утверждаешь, что не влюблен?
– Нет, и я думаю, что даже не осмелюсь прикоснуться к ней. Мне будет страшно ее сломать.
– Однако она не выглядит слишком ранимой. Она похожа на тех доступных женщин, которые в том возрасте, когда другие девочки еще прыгают через скакалку, уже запрыгивают к кому-нибудь в постель. Ты же видишь результат. Беременность в шестнадцать лет!
– Внешность бывает обманчива. Я убежден, что этой девушке необходима самая мягкая постель, чтобы она могла свернуться в ней, как в коконе нежности и беззаботности.
– Ну вот видишь, ты сам говоришь о постели. Предупреждаю, она тебя ощиплет.
– Жизнь легка как перышко, когда дуновение, которое несет ее, исполнено любви и нежности, так что я охотно пожертвую несколькими перьями…
– Это кто сказал? – спросил Жером.
– Я.
– Ты? – насмешливо переспросил сын.
– До чего же ты бываешь несносен!
– Во всяком случае, она тебя вдохновляет. Уже кое-что. А если в Бретани у нас не заладится? Дом небольшой, нам придется сидеть друг у друга на голове.
– А если все будет хорошо? Если у нас получится жить душа в душу?
– Не очень представляю, что может получиться с совершенно незнакомой мне девицей, едва вышедшей из подросткового возраста – если она вообще из него вышла, – да к тому же обремененной мальчишкой, который мог бы быть ее младшим братом.
– Не навешивай на людей ярлыки. Если она бедна и рано стала матерью, это вовсе не значит, что она недоразвитая и неинтересная.
– Поговорим об этом, когда вернемся, – цинично заключил Жером.
– Вот именно. Кстати, она много читает. А ты? Как давно ты в последний раз раскрывал книгу?
– Позавчера. Толстую тяжелую книгу в красной обложке.
– Знаю, Видаля [2] . Я говорю про романы, очерки, что-то, чтобы отвлечься и раскрыться.
– Времени нет.
– Разумеется, есть. У тебя есть время. Ты его не используешь, вот и все. Потому что считаешь, что тебе не нужно ни отвлечься, ни открыться для мира.
– Мне нужна Ирэн.
– Ирэн мертва, – сухо ответил отец.
Жером умолк. И сейчас, спустя много месяцев после трагедии, эти два слова жестоко ранят. Отец произнес их ледяным тоном, и Жером знал почему. Он знал, что ему следует смириться с этим фактом, записать его на своем жестком диске, и жалостью тут не поможешь. Поль вел себя доброжелательно по отношению к нему. В первые дни после трагедии он часто обнимал сына, держал за руку на кладбище, когда все ушли, а Жером, слишком долго простоявший перед вырытой ямой, как будто постепенно погружался в мелкий гравий дорожки. Но вот уже несколько недель, как отец сменил тактику. Чрезмерное сочувствие действует на его сына как-то нездорово. Не лучше ли иногда прибегнуть к электрошоку, если это позволит ему взглянуть в лицо реальности?
Мертва…
Только отец осмеливался произнести «мертва».
Остальные предпочитали избегать ранящей жестокости этого слова. Они используют эвфемизмы, не называя вещи своими именами, полагая, что в таком случае все произошедшее как бы не совсем реально, что так удастся хоть немного смягчить действительность.
Ушла. Куда?
Скончалась.
Изящно, но длинновато. И чересчур торжественно. Слишком официально.
На небо.
К другим!
Мертва.
Ну да, мертва!
Антоним «жива». Как природа на живописном полотне, где срезаны цветы, собраны плоды, которые сохранят свои краски только на картине художника. Как несколько ее фотографий, собранные им в альбом, который он засунул в шкаф между книгами. Как натюрморт, приколоченный к его жизни сельского доктора. И он страдает от муки, которую доставляет ему вбитый в его тело гвоздь. Зияние, которое в конце концов затянется грубым келоидным рубцом, из тех, что остаются на всю жизнь.
Поль нашел детское кресло. Разумеется, он взял самое дорогое. Максимальная надежность. Или обычный блеф производителя.