Народу было немного, Андрей огляделся, пытаясь понять, где прячутся помощники, и едва не расхохотался. На стене дома, у самой двери, появилась нарисованная мелом сова. Значит, бойцы следили за входом и сейчас отлично видели Голицына, тем более, он встал под фонарем. Пора белых ночей миновала, и в Петербург вернулось уличное освещение.
Одиннадцать — время, когда почтенная супружеская чета возвращается домой из гостей или из театра. Подруга Рейли вряд ли в такой час собиралась ложиться спать — для авантюристов бурное время суток только начиналось. Значит, она отправится с ночным визитом. Может статься, просто-напросто поедет к человеку, который всюду представляет ее как супругу. Вот этого не хотелось бы…
Подкатила пролетка с откидным верхом — лихач был более чем пунктуален, до одиннадцати оставалось три минуты. Голицын отошел в тень. Вовсе незачем было показываться Надежде Залесской. Вскоре она появилась, ее провожали два кавалера и помогли сесть в коляску.
Стоило Залесской отъехать на сотню сажен, из-за угла раздалось совиное уханье, неожиданное посреди города. И к Голицыну подъехал молодой человек на велосипеде — хорошем дорогом рижском велосипеде с завода Лейтнера.
— Андрей Николаевич, что прикажете? — спросил он.
— Сколько вас, Олексенко?
— Трое. Там Синицын и Байкалов стоят с велосипедами. Мы и для вас взяли.
— Это хорошо. Фонарики при себе?
— Как же без них? У-ху, у-ху!..
«Балуется молодежь, — подумал Голицын, — надо бы приструнить». Но воздержался.
Когда СОВА еще только создавалась, причем создавалась очень споро, по именному указу Его Императорского Величества от 22 декабря 1911 года, на стол к начальнику, генерал-майору Александру Васильевичу Соболеву, легли два проекта. По первому предлагалось закупить во Франции для нужд сотрудников недорогие самокаты, по второму — привезти из Риги дорогие велосипеды. И тогда же Голицын, участвуя в обсуждении, высказался в пользу самокатов, еще не очень хорошо представляя себе, какая реальная польза может быть от двухколесного транспорта. Аргумент был: во Франции уже лет пятнадцать в ходу именно самокаты, и никто не жалуется, даже есть целые самокатные батальоны, и в России тоже соответствующие роты появились. Но сторонники велосипедов победили. И вскоре их правота стала всем ясна.
Самокаты были хороши для воинских частей на маневрах, когда рота или батальон выполняют свою задачу, командируются из пункта А в пункт Б, там спешиваются, дружно отрывают окопы, делают нужное количество выстрелов, опять неторопливо куда-то едут. А СОВА предлагала своим сотрудникам такие задания, что требовали более подходящего транспортного средства. Самокат не имел во втулке заднего колеса муфты свободного хода, педали были связаны с колесами жестко: пока их крутишь — сидишь в седле, не крутишь, значит, через несколько секунд грохнешься. Всякий подъем на холм или спуск с холма был сложной задачей, да и тормозов самокаты не имели. А для «совят» техника, которую то и дело приходилось, спешившись, вести за руль, мало подходила.
Из-за угла выехали два велосипедиста, один ловко вел за руль велосипед для Голицына.
— Вон за тем лихачом, — сказал Андрей. — Главное, не упускать из виду.
Синицын и Олексенко отправились в погоню, Байкалов с Голицыным покатили следом.
Как бы ни был хорош лихач, как бы ни холил своего быстроногого мерина, а на городских улицах велосипедист мог с ним состязаться. Время было такое — началась ночная жизнь столицы, самая пора для лихачей, именно сейчас заламывавших цену. Не один Семен Семенович вез седока по Итальянской в сторону Фонтанки. Улица была полна экипажей, и особенно приходилось беречься встречных: какой-нибудь подвыпивший офицер, катающий даму, прикажет гнать во весь опор, и всем приходится сторониться, пропуская, не то сцепятся на полной скорости две пролетки, забьются испуганные кони, и одно разорение получится.
Залесская велела свернуть влево на Караванную и выехала к Симеоновскому мосту. Ее пролетка пересекла Фонтанку и вскоре оказалась на Литейном. Там, на широком проспекте, лихач уже мог похвастаться быстротой своего коня. Пришлось погоне основательно нажать на педали.
— Далеко же барыня собралась… — сказал чуть запыхавшийся Голицын.
— В Кирочную сворачивает, — сообщил Олексенко.
Собственно, этого можно было ожидать. В пятиэтажном доме номер двенадцать на Кирочной улице проживал Григорий Распутин.
«Совята» остановились на углу, издали глядя, как дама спускается по ступенькам пролетки и входит в парадное.
— Теперь что, Андрей Николаевич? — спросил Байкалов.
— Теперь самое любопытное. Синицын, Олексенко — за лихачом. Ухитритесь посмотреть номерной знак. А мы, Байкалов, побудем пока тут…
Вовремя вспомнил Голицын слова Залесской. Она советовала Семену Семеновичу вечером, пока сама будет в гостях, брать других седоков. А польза от этого была следующая: видимо, она скрывала, что нанимает лихача для постоянных поездок, и желала, чтобы его видели и с другой публикой. А если от контрразведчика что-то скрывают — значит, именно это он обязан узнать по долгу службы. Лихач мог отправиться зарабатывать деньги, а мог быть послан с поручением. Он покатил по Кирочной в сторону Таврического сада, «совята» — следом.
Голицын и Байкалов перешли на ту сторону улицы, откуда были видны распутинские окна.
— Черт бы его побрал! — проворчал Андрей, которому опять захотелось есть. — Даже если Давид прав… а Давид, скорее всего, прав… Этим объясняются все шалости с проститутками. С дамами у господина Распутина одна духовная мистическая близость, а утешается он с какой-нибудь Манькой, что промышляет у Полицейского моста…
Голицыну очень не хотелось верить в те гнусные слухи, которые старательно пресекала полиция: там поминалась отчаянная поклонница Распутина фрейлина Вырубова, но не только она. Ее августейшая повелительница тоже…
Вспомнился Давыдов. Вот уж кто духовную близость с Элис Веллингтон очень скоро перевел в совсем иную. Был бы Денис в столице! Залесская не устояла бы перед белым локоном на лбу. А теперь вот как подобраться к хитрющей даме, которую Рейли неспроста выдает за супругу? Нет у Голицына белого локона на лбу, и давыдовской привлекательности тоже нет. Есть зато хладнокровие и целеустремленность. Есть хватка. Кого попало СОВА под свои знамена не призывает.
— У-ху… — тихонько сказал Байкалов.
И Голицын понял: тревога!
Народу на Кирочной было немного, и Байкалов сразу вычислил троицу подгулявших мастеровых, которые как встали на углу, так и ни с места. Вроде бы им там особо делать нечего — кабака или трактира поблизости нет, остановить мимоезжего «ваньку» не желают, просто торчат, время от времени вспоминая, что надлежит изображать пьяных. И тогда кто-нибудь скрипучим голосом заводит пресловутое «Шумел камыш, деревья гнулись», но одним куплетом все и кончается.
Дом, где жил Распутин, охраняли. Но кто охранял?