Каннингем, ловко лавируя между стульев, попятился к дальнему выходу из гостиной, толкнул дверь спиной, и они с Андреем очутились в тесном коридорчике, ведущем в подсобные помещения и комнаты прислуги. Здесь британец внезапно ударил Голицына сначала под колени, заставив осесть на пол, а затем крепко приложил кулаком по затылку, от чего у капитана в глазах погас свет, и он рухнул вперед лицом вниз.
Очнулся Андрей от того, что его поливали холодной водой. В голове гудел набат, перед глазами все плыло, но Голицын все же сумел выговорить:
— Где он?..
В поле зрения проявилось знакомое лицо.
— Чуть было не ушел, — послышался голос Верещагина. — Поручик Тепляков перехватил.
— Хорошо… — Андрей снова прикрыл глаза. — Посадите его в одиночку, я сам… допрошу…
— Не получится, господин капитан… Феликс Каннингем убит.
— Как?!
— Теплякову ничего не оставалось. Он выстрелил британцу в ногу, и тот сорвался с берега в Екатерингофку…
— Немедленно выловите тело!.. — Андрей попытался встать, но сильное головокружение кинуло его обратно.
— Конечно, мы постараемся, но… Там сильное течение по-над берегом и омуты…
Дальнейших слов Голицын не услышал и вновь провалился в беспамятство.
* * *
Он очнулся на постели в том самом состоянии, которое служивый люд определяет так: во рту будто эскадрон ночевал. И это не было особым преувеличением — Андрея мутило.
— Эй… эй… — прохрипел он.
— Батюшки, очнулся!
Голос денщика Васи. Стало быть, привезли домой… но нет, это не дом, комната с казенными стенами, выкрашенными казенной краской…
— Васька… ведро…
Голицына вывернуло наизнанку. Но сразу полегчало, и он с любопытством оглядел помещение.
— Мы вас к доктору Шварцкопфу привезли, — объяснил Васька. — Мне велено тут сидеть, а господа — в прихожей.
— Что со мной и какие господа?
— Шварцкопф говорит: мозги ушибли, и оттого блевать… ох, простите!..
— Да ладно тебе…
— А в прихожей — господа Верещагин, Байкалов, Тепляков!..
— Теплякова ко мне…
Но вместо него вошел подполковник Вяземский.
— Я только что приехал, — сказал он. — Ты лежи, Андрей. Тебе главное сейчас — как следует отлежаться…
И тут стряслась беда — в голицынскую голову вернулась надоедная песня.
«Без сюртука, в одном халате, шинель одета в рукава», — залихватски исполнил издевательский голос.
— Тридцать шесть человек арестовано. Рейли ждет основательного допроса в Петропавловке, — перебил незримого певца Вяземский. — Некто Кедрин [12] пытался сжечь документы — целый портфель бумаг, вот ведь дурашка… Он у них — секретарь Общества. Мы взяли списки ячеек Общества по городам и весям, финансовые документы…
«Фуражка теплая на вате, чтоб не болела голова», — не унимался голос и запустил такую фиоритуру, что Андрей сразу узнал Долматовского.
— …и шифровки от лондонского начальства…
«Кыш», — беззвучно сказал Давиду Андрей. И вслух:
— А Каннингем?
— Этого вражину не нашли. Ты же знаешь Екатерингофку — пока она к заливу пробьется, много всяких закоулков минует, где тело может застрять. Ну, значит, поздравляю с победой! А теперь лечись. Ты нам нужен живой и бодрый.
— Что… что в Киеве?..
— Угомонись. В Киеве все будет отлично.
Август 1912 года. Киев
Весь путь до столицы Малороссии прошел вполне благополучно, если не считать того, что троица боевиков, которых Давыдов вызвался лично сопроводить на место дислокации, сразу после отправления поезда с Киевского вокзала отправилась в вагон-ресторан. Молодые люди гулеванили там до глубокой ночи, просаживая выданные мисс Веллингтон «командировочные», и это им удалось.
Когда на следующий день к полудню состав прибыл в Киев, господа эсеры имели вид весьма помятый и несвежий. Они и без того не блистали опрятностью. Давыдову доводилось обходиться по несколько суток без мыла и зубной щетки, а эти, кажется, принципиально желали выглядеть как хитрованы, весь век прожившие в трущобе. Уж где их таких откопала Элис — оставалось только гадать.
Денис брезгливо оглядел всех троих и выдал старшему, молодому парню лет двадцати пяти, рубль на опохмелку в привокзальном буфете.
— У вас в распоряжении не более получаса, господин Станкевич, — холодно проинформировал он боевика. — Жду на площади у остановки трамвая.
— Ради бога, Денис Николаевич! — Парень зажал монету в кулаке и стукнул им себя в грудь. — Одна нога здесь… другие там. Как штыки!..
Он попытался выполнить по-военному разворот «кругом», но его занесло, и боевик едва не рухнул на своего товарища, тоже пытавшегося поймать равновесие с помощью уличного фонаря. Какое-то время господа эсеры выясняли, кто из них «пьяная морда», «грязный мужлан» и почему-то «выхухоль», но затем Станкевич продемонстрировал остальным спасительный рубль, и троица дружно потопала в буфет.
Давыдов проводил их долгим взглядом и направился в противоположную сторону, где узрел вывеску «Телеграф». Там отправил три телеграммы по разным адресам, но с одинаковым содержанием: «Доехали благополучно. Племянники здоровы. Дядя ждет в высоком доме». Один текст должен быть сегодня же доставлен в гостиницу «Метрополь», второй — в Колпачный переулок, а вот третий… Третий почтовый курьер повезет в неприметный дом у Яузских ворот и передаст тому, кто откроет дверь с табличкой «А.М. Бауэр. Дантист». И неважно, кто именно примет телеграмму, поскольку в той квартире располагался один из пунктов связи Осведомительного агентства, а дежурные офицеры сменяли друг друга каждые сутки. В этой операции СОВА и Осведомительное агентство работали вместе. Денис заранее условился с руководством о смысловых текстах телеграмм, означающих порядок действий в разных типовых ситуациях, в которые попадает агент при выполнении задания.
В данном случае текст означал: «Группа прибыла в Киев в полном составе. Встреча состоится в небоскребе Гинзбурга» [13] . Давыдов покинул помещение телеграфа в тот момент, когда из противоположного крыла вокзала показалась приободрившаяся троица «племянников». Денис не стал привлекать их внимание и двинулся на привокзальную площадь, как и было условлено.