Мужчина осмотрелся. Комнатка в съемной квартире была незнакомой. Судя по тишине за окнами, было далеко за полночь. Порыв ветра вздыбил пузырем занавеску, наполняя малогабаритку свежим ночным воздухом. Цепляясь в темноте за что-то, жилец взял со стола сигареты и зажигалку. Жаль, сейчас не было под рукой любимой Zippo. Ему очень нравился звук откидываемой крышки этих зажигалок. С времен великой депрессии американцы делают Zippo, не меняя технологии. Всегда бензиновые и всегда срабатывающие на ветру, эти зажигалки не гаснут. Словно стойкие оловянные солдатики, они добросовестно делают свое дело. Куда там Ronson с его элегантным дизайном! Только у Zippo есть свой голос. Запатентованный и бережно хранимый из поколения в поколение. Этим можно гордиться.
Летняя гроза уже бушевала в соседнем районе, а тут было тихо и прохладно. Свежесть после короткого ливня была приятной. Он глубоко затянулся, прикрыв от удовольствия глаза. Гурманы любят пить крепкий кофе с холодной водой или есть сочное мясо с кровью, нашпигованное чесноком, но это ничто по сравнению с хорошей сигаретой в прохладу. Все познается в сравнении, говаривали древние и были абсолютно правы. Переход любой грани позволяет взглянуть на проблему с другой точки зрения, то есть сравнить. И чем солиднее грань, тем точнее вывод. Размышляя так, мужчина почувствовал, что все равно не заснет сейчас, а, значит, пришло время поговорить. Последние годы он часто общался сам с собой. Придуманная в камере забава спасала от одиночества. В нем жили двое – Аркадий Михалыч и Аркан. Это погоняло неожиданно быстро прилипло к фраеру в первый же день, едва он вошел в хату.
Согласно понятиям зоны, шестерка в камере начал проверку на вшивость вошедшего со скатанным матрасом фраерка. Положение спасла врожденная способность анализировать. Новичок не стал вызывающе вести себя, не заискивал, не поднял брошенное полотенце, не стал долбить кулаками нарисованного на стене тигра, доказывая свою бесшабашность и прочее. На вопросы отвечал коротко, будто на допросе у следака, не пытался материться или говорить высокопарно. Назвался Арканом, хотя клички отродясь не было. Когда же шестерка усомнился в том, что погоняло его, фраерок рванул чью-то висящую рядом рубаху и круговым движением, как аркан, набросил на шею шестерки. Тот и пикнуть не успел от затянувшейся петли, а уже летел от мощного рывка на пол. Новоиспеченный Аркан наступил ему на грудь и стал хладнокровно душить, глядя прямо в глаза противнику. На него прикрикнули, и он отпустил рубаху, спокойно отойдя в сторону, словно ничего и не было. Шестерка сидел на полу и долго кашлял, держась за шею, всем своим видом взывая к справедливому возмездию, но никто не вступился. Очевидно, тюремный телеграф исправно работал, разнося по хатам новости о новичках. Убийство, пусть и неумышленное, в этих местах уважали. Так Аркадий Михайлович Данов, недавно шумно отпраздновавший с друзьями в столичном кабаке свой «четвертак», стал Арканом…
Теперь ему двадцать девять. Он медленно и мучительно старается забыть четыре последних года, но зона не отпускает. Их разделяют тысячи километров. Нет каких-то незримых нитей или обязательств. Она просто еще живет в нем. Впрочем, два месяца на воле – срок небольшой.
– О каком сроке вы говорите, милейший? – мысленно прервал его рассуждения внутренний голос Аркадия Михалыча. – Аккуратней со словами. Срок может стать Сроком. Причем, вторым. За побег мало не добавят.
– Мы же условились, братан, – так же мысленно возразил Аркан, – никакой фени, никакой зоны. Все осталось далеко-далеко. За высокими горами, за глубокими снегами, и было все понарошку. Я теперь законопослушный гражданин. Разве что, документы липовые. Но кто будет разглядывать фото на потертом паспорте, принадлежащем молодому симпатичному мужчине с интеллигентной внешностью. Невооруженным глазом видно, что мальчик из хорошей семьи. Ну, возмужал после школы, но глаза очень похожи, можно сказать, все те же. Так что присматриваться и сравнивать мое лицо с фотографией на потертом документе никому не придет в голову. Эти нынешние бизнесмены почти не ходят пешком, тем более, около вокзалов, где у приезжих проверяют документы. Они ездят на хороших машинах, одной рукою придерживая, словно приросший к уху мобильник. Если их и останавливают, то только полицейские, с которыми можно договориться, так что нет надобности в усах или трехдневной щетине, чтобы маскироваться… Вы не согласны, коллега? Тогда – «Парламент».
– Слушай, а чего ты в Арканы полез? – не унимался внутренний голос Аркадия Михалыча. – Был бы себе Парламентом. Тоже неплохо звучит.
– Вырвалось как-то…
– Ой, ли, дружок! Ведь был в Косово душегуб, приговоренный судами нескольких европейских государств к разным срокам за свои темные дела. Сказывали, что все сходило ему с рук из-за того, что он был агентом спецслужб и бандитом одновременно.
– Возможно. Я много читал… – Аркан поперхнулся дымом. – Читаю… Вообще люблю историю. Чего там только не встретишь…
– Ну, это на зоне у тебя было много времени, – съязвил Аркадий Михалыч. – Тут на хлебушек с маслом горбатиться придется, да и таких библиотек нет. Покупать книжки надобно.
– Не боись! Кое-что имеем…
– А в профессии, знаете ли, за четыре года техника обновилась! Софта сколько написали…
– Наверстаем… – струйка дыма медленно исчезла в темноте. – Голову мы берегли, под дубинки не подставляли, марафетом не кололись и дурь не курили. Так что, зря ты так… А того гада мы отыщем. Непременно отыщем. Я Светке обещал!
Он аккуратно загасил окурок в пепельнице. На балконе становилось прохладно. Босиком, с накинутым на бедра полотенцем, мужчина выделялся бледной кожей на фоне темнеющего дверного проема. В соседних домах свет горел в редких окнах. В основном это были ночники. Скорее всего, в комнатах, где не спалось детям или старикам. По пустынным улицам лихо проносились шальные такси и редкие мотоциклы. Кто-то работал, а кто-то использовал шанс прокатиться с ветерком по спящей столице, которая через несколько часов забурлит, заполняя тысячами и тысячами машин не только проспекты и шоссе, но даже маленькие улочки и тупики в центре, которые отродясь не знали суеты.
Утренний сон всегда самый сладкий. Усталость, накопленная за день, исчезает, тяжелые думы уже все передуманы, а легкий ветерок приятно холодит лицо, навевая безмятежные воспоминания. Так было и на этот раз. Далекие школьные годы в портовом городе Новороссийске всплывали издалека, обдавая солеными брызгами моря и запахом кубанских помидоров, которые детвора, неотягощенная заботами в летние каникулы, впитывала в себя безмерно. Аркаша с друзьями целыми днями пропадал на море. В стране началась перестройка, а он пошел в школу. Жили небогато, и полбулки серого хлеба – это все, что он мог прихватить тогда из дома на целый день. Родители старались хоть что-то заработать и купить в той неразберихе, что царила вокруг, предоставляя своим чадам свободу выбора.
И свобода была. Собравшись гурьбой в человек пятнадцать, они до одури купались на диких пляжах, обносили местные огороды и сады, а ближе к осени – и виноградники. Загорелые, как кочегары, шустрые, как ящерки, и бесстрашные от полнейшей безнаказанности, они играли в благородных пиратов и разбойников. Старшеклассники уже приторговывали заграничными шмотками, которые моряки привозили из-за кордона, а мелюзге еще ничего не доверяли, поэтому они жили по своему усмотрению.