– Я ничего не забыл, мадам, – сухо отрезал он, но, тут же смягчившись, добавил: – И вы не можете уйти. Только вы способны вернуть меня в мое время.
– Эй, полегче! – вскинулась Даглесс. Неужели он не понимает, что у нее могут быть свои дела! Не может же она все бросить, чтобы помочь этому незнакомцу! – Если вы дадите мне пятьдесят долларов, о которых мы договаривались, я пойду.
К своему ужасу, она сообразила, что пятьдесят долларов – это всего тридцать фунтов. Комната в пансионе стоила сорок. Но уговор есть уговор.
– Если вы отдадите мне тридцать фунтов, я уйду.
Он продолжал стоять неподвижно. Тогда она порылась в пакетах и нашла бумажные деньги. Отсчитала тридцать фунтов и отдала ему остальное.
– Завтра можете отнести монеты к торговцу, и он даст вам много современных денег, – объяснила она. – Удачи.
И, в последний раз взглянув в печальные синие глаза, она повернулась и вышла.
На душе становилось все тяжелее. Никакого облегчения от того, что она наконец избавилась от этого человека. Почему ей кажется, будто она что-то потеряла?!
Даглесс заставила себя распрямить плечи и гордо вскинуть голову. Уже темнело, и нужно еще найти место по-дешевле, где можно будет приклонить голову. А уж потом решать, что делать дальше.
Войдя в комнату, где должен был провести ночь, Николас в ужасе отступил. Номер был маленький, с двумя узкими, жесткими даже на вид кроватями, без балдахинов и занавесей. Стены были расписаны мелкими голубыми цветочками. По здравом размышлении Николас решил, что бордюры и узоры покрупнее значительно скрасили бы обстановку.
Правда, в окно было вставлено чудесное, гладкое стекло, а по бокам висели занавески из цветной ткани. На стенах красовались картины в рамках, и, коснувшись одной, он ощутил под пальцами стекло, абсолютно прозрачное и почти невидимое. Одна из картин была весьма фривольного содержания: две обнаженные женщины, сидящие на покрывале рядом с двумя полностью одетыми мужчинами. Нет, не то чтобы Николасу картина не понравилась: просто немыслимо, чтобы такая постыдная штука выставлялась всем напоказ.
Он повернул картину лицом к стене.
Маленькая дверь открывалась в шкаф для белья. Полок там не было – только круглая палка, идущая от одной боковины до другой. На ней болтались такие же металлические штуки, на которых висела одежда в магазине. В комнате был еще один шкафчик, каких он раньше никогда не видел. В нем было полно ящичков!
Как ни старался Николас, верхушка шкафчика не поднималась. Он стал выдвигать ящички, удивляясь, как легко они ходят в пазах.
Немного погодя он поискал ночной горшок, но его нигде не было. Наконец он спустился вниз и вышел на задний двор, где долго и безуспешно обходил каждый угол в поисках туалета.
– Неужели все настолько изменилось за четыреста лет? – промямлил он, облегчаясь в розовые кусты. И хотя с молнией и крючками пришлось повозиться, но в конце концов все получилось. – Я вполне обойдусь и без ведьмы, – сказал он себе, возвращаясь в дом. Может, завтра он проснется и поймет, что это был всего лишь сон. Долгий, дурной сон.
Внизу никого не было, поэтому Николас заглянул в комнату с открытой дверью. Мебель в ней была целиком затянута тонкой вязаной тканью. Ни кусочка дерева на виду!
Николас присел на стул и словно погрузился в мягкое облако. На минуту закрыл глаза и подумал о матери и ее старых хрупких костях. Как бы она была счастлива сидеть на подобном стуле!
У одной стены стояли высокий деревянный письменный стол с табуретом. Николасу он показался знакомым. Рассматривая стол, он заметил петли и поднял крышку. Это оказался не стол, а что-то вроде клавесина. Но, коснувшись клавишей, он услышал совсем другие, более сильные и глубокие звуки. Ничего похожего на слабенькое бренчание, которое издавал клавесин. На крышке лежали ноты, которые тоже показались знакомыми. Николас сел на табурет, пробежал пальцами по клавишам, чтобы свыкнуться с непривычным тембром, и, сначала неуклюже, а потом все увереннее, стал играть.
– Прекрасно! Это было прекрасно!
Обернувшись, он увидел стоявшую позади хозяйку.
– «Лунная река» всегда была моей любимой мелодией. Как насчет регтайма?
Порывшись в ящичке маленького столика, на котором стояло растение странного вида, она вынула другие ноты.
– Это американская музыка. Мой муж был американцем.
Совершенно необычная мелодия какого-то Стинга сначала не давалась Николасу. Он не сразу сумел ее сыграть, но, как только схватил ритм, все пошло как по маслу.
– О господи, до чего же хорошо! – воскликнула женщина. – Да вы можете получить работу в любом пабе.
– Ах да, в таверне. Я подумаю, – улыбнулся Николас, вставая. – Мне вполне может понадобиться работа.
Голова внезапно закружилась, и Николас поспешно схватился за спинку стула.
– С вами все в порядке?
– Просто устал, – пробормотал Николас.
– Путешествия всегда изматывают. Вы издалека?
– О да. В нескольких столетиях отсюда.
– Я тоже так себя чувствую, когда устаю, – кивнула женщина. – Вам лучше подняться к себе и прилечь перед ужином.
– Вы правы, – тихо сказал Николас, направляясь к лестнице. Может, завтра он сумеет более связно поразмыслить о том, как вернуться домой. Или проснется в собственной постели, обнаружит, что все кончилось. Кончится не только ужас двадцатого века, но и кошмар, в котором он оказался, когда в последний раз был дома.
Добравшись до своего номера, он медленно разделся и повесил одежду так, как видел в магазине. Интересно, где сейчас ведьма? Вернулась в объятия своего любовника? Она достаточно могущественна, чтобы призвать его сюда через четыре столетия, так что, несомненно, сумеет заманить сбежавшего беднягу, тем более что между ними всего несколько миль.
Обнаженный Николас забрался в постель, лег на поразительно гладкие простыни, пахнувшие чистотой и свежестью, и укрылся не несколькими тяжелыми покрывалами, а одним пухлым, мягким и легким одеялом.
«Завтра», – подумал он, устало закрывая глаза. Завтра он будет дома.
Уснул Николас мгновенно и спал так крепко, как никогда раньше. И не услышал, как небеса разверзлись и пошел дождь.
Он сам не понял, что его разбудило. Должно быть, какой-то сон, от которого он стал лихорадочно метаться по постели.
Николас с трудом приподнялся и сел. В комнате было так темно, что сначала он не понял, где находится. Но стук дождя по крыше постепенно вернул ему память. Он пошарил на тумбочке в поисках свечи и огнива, но ничего не нашел.
– Да что это за место такое?! – воскликнул он. – Ни горшка, ни туалетов, ни свечей!
Продолжая ворчать, он резко повернул голову и прислушался. Кто-то звал его! Только голос. Ни единого слова. Он не разбирал своего имени, но в голосе ощущались отчаяние и мольба.