Но в комнате не было ни единой души. Только до самого потолка высились горы ящиков. Судя по надписям, в них были бумажные салфетки и всякая утварь для кафе. За ящиками скрывались изумительные панели, которые так и не увидит публика. Какая жалость!
В этот момент Николас открыл дверь в следующую комнату, и Даглесс пришлось поторопиться. Они прошли еще через три комнаты, и с каждым новым помещением все яснее становилась разница между отреставрированной и оставленной в прежнем виде частью дома. Здесь их встретили разбитые камины, поломанные панели и потолки, роспись которых была уничтожена протечками. Какой-то современник королевы Виктории заклеил панели обоями, от которых до сих пор остались следы клея и обрывки бумаги.
Наконец Николас привел ее в маленькую комнату, где лепнина потолка стала грязно-коричневой от дождевой воды, а широкие доски пола наполовину сгнили. Стоя в дверях, она видела, как Николас с грустью оглядывает комнату.
– Здесь жил мой брат, и я сам приходил сюда всего две недели назад, – тихо обронил он, но тут же пожал плечами, словно стыдясь, что открыто выказал сожаление. Осторожно пройдя по гнилым доскам, он протянул руку и нажал на стенную панель. Ничего не случилось.
– Замок заржавел, или кто-то забил дверь, – пробормотал он и, внезапно придя в бешенство, принялся колотить в панель кулаками.
Позабыв о том, что доски пола могут в любую минуту провалиться, Даглесс в отчаянии метнулась к нему, обняла и положила его голову себе на плечо.
– Шшшш, – прошептала она, словно ребенку. – Тише.
Николас прильнул к ней, так сильно стиснув, что она едва могла дышать.
– Я хотел, чтобы меня помнили как покровителя наук и знаний, – едва не всхлипывал он. – Я платил монахам, которые переписывали книги. Десятки книг. Я начал строить Торнуик. Я… но все в прошлом.
– Шшшш, – утешала Даглесс, обхватив его широкие плечи.
Николас отстранился и поспешно отвернулся. Но Даглесс успела заметить, как он вытирает слезы.
– А они запомнили только историю со столом и Арабеллой, – выдавил он, снова поворачиваясь. Лицо исказилось свирепой гримасой. – Если бы я только выжил… если бы я выжил… все бы изменилось. Я должен узнать, что именно стало известно моей матери. Она считала, что обнаружила нечто такое, что обелит мое имя и спасет от казни. И, как только я узнаю правду, немедленно должен буду вернуться. Должен изменить все, что говорят сейчас обо мне и моей семье.
И тут Даглесс отчетливо поняла, что он говорил и говорит ей правду. Она испытывала к родным такие же чувства. И не хотела, чтобы в истории ее семьи сохранились только те глупости, которые она успела наделать за свою жизнь. Хотелось, чтобы ее помнили за добрые дела. Прошлым летом она вызвалась помочь детям, которые не могли читать. Четыре лета подряд проводила три дня в неделю в приюте, где работала с детьми, которые по большей части видели в жизни слишком мало доброты.
– Мы все узнаем, – тихо пообещала она. – Если какие-то сведения сохранились до наших дней, мы их найдем, и в этом случае я уверена, что тебя отошлют обратно.
– Ты знаешь, как это делается?
– Не знаю. Но может, это просто произойдет, как только мы поймем, что тебе следовало узнать.
Николас нахмурился, но, осознав сказанное, немного успокоился и даже заулыбался.
– Ты изменилась. Смотришь на меня по-другому. И не говоришь, что я лгу.
– Не-ет, – медленно протянула она. – Ни один актер не способен играть так достоверно.
Ей не хотелось думать о сказанном. Человек из шестнадцатого века не может попасть в будущее, но… но это произошло.
– Посмотри! – вдруг воскликнула она, показывая на то место на панели, которое он только сейчас обрабатывал кулаками. Маленькая дверца оказалась приоткрытой. Николас рывком распахнул ее.
– Мой отец говорил о тайнике только брату, но Кит показал мне его за неделю до своей гибели. Тайна его существования умерла вместе со мной.
С этими словами он сунул руку в отверстие и вынул сверток пожелтевших, ломких от времени бумаг. Приглядевшись к ним, он ахнул.
– Я сам положил их сюда несколько дней назад. Бумага была совершенно новенькой.
Даглесс взяла у него бумаги, развернула с краю и попыталась прочесть. Бумаги были исписаны сверху донизу от одного края до другого. Никаких полей. Но, как ни старалась Даглесс, не смогла разобрать ни единого слова.
– А вот и твое сокровище.
Он показал Даглесс маленькую желтовато-белую, покрытую резьбой шкатулочку. Девушка различила крохотные фигурки людей и животных.
– Это слоновая кость? – восхищенно спросила она. Нечто подобное Даглесс видела в музеях, но никогда не держала в руках. – Она прекрасна. Настоящее сокровище.
Николас рассмеялся:
– Это еще не сокровище. Сокровище внутри. Нет, погоди, – остановил он Даглесс, пытавшуюся открыть шкатулку. – Понимаешь, я ужасно проголодался.
Он сунул бумаги обратно в тайник, словно никогда в жизни больше не желал их видеть, после чего взял у нее шкатулку и положил в только что купленную сумку.
– Хочешь заставить меня ждать, пока ты не поешь?! – негодующе осведомилась Даглесс, не веря собственным ушам. Николас рассмеялся:
– Рад видеть, что женская природа не изменилась за последние четыреста лет.
Даглесс самодовольно усмехнулась:
– Не умничай, не то я напомню, у кого хранится твой обратный билет.
Она посчитала, что этого достаточно, чтобы усмирить его, но лицо Николаса смягчилось. А взгляд из-под полуопущенных ресниц заставил сердце забиться сильнее. Он шагнул вперед; она отступила.
– Ты слышала, – тихо сказал он, – что ни одна женщина не может устоять передо мной.
Даглесс прижалась к стене, задыхаясь под его взглядом. Николас двумя пальцами приподнял ее подбородок. Неужели собирается поцеловать?
Даглесс сгорала от возмущения и… предвкушения. Предвкушение победило: она закрыла глаза.
– Я пущу в ход все приемы обольщения, чтобы добраться до отеля, – сказал он изменившимся тоном. Даглесс мгновенно поняла, что он просто дразнит ее, прекрасно понимая, какое действие производят его нежные взгляды. Глаза ее тут же распахнулись. Она выпрямилась. Он пощекотал ее подбородок совершенно отцовским жестом. Так в сериалах неотразимый частный детектив обращается со своей неуклюжей секретаршей!
– Впрочем, может, и не стоит пускаться в подобные приключения. Ты утверждала, что нынешние женщины сильно отличаются от женщин моего времени, – хмыкнул он, закрывая потайную дверцу. – Увы, это эпоха женского…
– Равноправия, – бросила она, представляя себе лежавшую на столе леди Арабеллу.
Николас пожал плечами:
– Уверен, что не смог бы очаровать женщину вроде тебя. Ты сказала, что любишь…