Ошибается? Но в чем? В том, что считает ее ведьмой? И те видения, которые она вложила ему в голову, – неоспоримое доказательство его правоты.
Так и не придя в себя, он спустился вниз, чтобы потренироваться на шпагах со своими людьми. Он едва не прикончил первого же противника, яростно орудуя шпагой и не обращая внимания на растерянный вид рыцаря. Обычно он не был так агрессивен, но сегодня ничего не видел от головной боли и застилавшей глаза ярости. И поэтому нападал снова и снова. Рыцарь, опустив шпагу, поспешно отступил.
– Сэр? – удивленно пробормотал он.
– Ты собираешься драться, как мужчина, или нет? – взревел Николас, кидаясь в бой. Может, если он доведет себя до изнеможения, голос, звучавший в ушах, стихнет, а стоящее перед глазами лицо женщины померкнет.
Он успел измотать троих противников, прежде чем четвертый, только вступивший в поединок, вывел его из строя. Николас прыгнул вправо, вместо того чтобы переместиться влево, и шпага рыцаря пронзила левое предплечье, почти дойдя до кости. И пока Николас тупо пялился на свою окровавленную руку, перед ним снова возникла картина.
На этот раз все было по-другому: вместо того чтобы видеть сон, он сам оказался его участником.
Он шел рядом с рыжеволосой женщиной по странной улице. Они остановились перед зданием со стеклянными окнами, окнами, о существовании которых он даже не подозревал. Рядом проехала большая уродливая металлическая телега на колесах, но он и не пытался ее рассмотреть. Вместо этого ему не терпелось рассказать женщине, каким образом он получил этот шрам. Да-да, он утверждал, что его ранили в тот день, когда утонул Кит.
Видение пропало так же внезапно, как и появилось. Придя в себя, он обнаружил, что лежит на земле. Вокруг столпились встревоженные рыцари, а один из них пытается остановить кровь.
Но у Николаса не было времени поддаваться боли.
– Оседлайте двух коней, – спокойно велел он. – Одного под дамским седлом.
– Коней? Вы хотите куда-то ехать с женщиной? Но, милорд, ваша рука…
Николас устремил на него ледяной взор:
– Для леди Монтгомери. Она…
– Но она едва держится в седле, – презрительно бросил другой.
Николас неуклюже, опираясь на кого-то, поднялся с земли.
– Перевяжите меня, чтобы остановить кровь, а потом оседлайте двух коней – мужскими седлами. И побыстрее. Не тратьте времени зря, – тихо, но властно приказал он.
– Привести женщину? – спросил рыцарь.
Николас терпеливо выждал, пока ему туго затянут рану чистой тряпкой, и посмотрел на окна дома.
– Она придет, – уверенно бросил он. – Вот увидите. Она сама придет.
Тем временем Даглесс, не прерывая работы, слушала пикантную историю о том, как одна дама пыталась завлечь в постель мужа подруги. Она так увлеклась, что только охнула, когда яростная жгучая боль внезапно пронзила предплечье. Даглесс от неожиданности упала с табурета и с грохотом приземлилась на пол.
– Моя рука! Кто-то ранил меня в руку! – причитала она, горько плача.
Гонория вскочила и, подбежав к Даглесс, встала перед ней на колени.
– Растирайте ей ладони. Не дайте лишиться чувств, – командовала она, поспешно развязывая и спуская рукав Даглесс. Девушка стонала все громче. Гонория, встревоженно хмурясь, отвела руку Даглесс от груди и подняла полотняный рукав блузы. На первый взгляд все было в полном порядке. Даже кожа не покраснела! – Я ничего не вижу, – испуганно пробормотала Гонория. Даглесс ей нравилась, но уж больно странно себя вела. Сэр Николас обвинил ее в ведьмовстве. Может, эта боль и есть признак ее дурных намерений?
А Даглесс уже ничего не видела от боли, но, проведя пальцами по руке, поняла, что с ней не произошло ничего страшного.
– А ощущение такое, словно кто-то вонзил в меня нож, – прошептала она, продолжая растирать предплечье, но едва чувствовала собственные прикосновения. – Да нет же, – вдруг воскликнула она, – вот она, рана, под пальцами!
Женщины разом отодвинулись, бросая на нее испуганные взгляды, словно Даглесс внезапно сошла с ума.
Но тут в ушах Даглесс зазвучал голос Николаса. Они лежали в постели, и она коснулась шрама на его левом предплечье. Он объяснил, что был ранен в тот день, когда утонул Кит.
Даглесс немедленно вскочила.
– Где ристалище? – спросила она, стараясь не выказать волнения. Господи, пожалуйста, пожалуйста, не дай ей опоздать!
Эта реплика, похоже, окончательно убедила женщин в безумии Даглесс. Однако Гонория предпочла ответить. Общение с Даглесс приучило ее ничему не удивляться.
– На заднем дворе. Иди мимо лабиринта к северо-восточной калитке.
Даглесс кивнула и выбежала из комнаты. Не тратя времени, она подхватила юбки и стрелой полетела к выходу. В парадном зале она сбила с ног какого-то мужчину, но не остановилась, а перепрыгнула через него. Судомойка доставала что-то с высокой кухонной полки. Даглесс пригнулась, пробежала под ее руками и продолжала путь. Под ноги подкатились развязавшиеся бочонки, и она принялась перескакивать через них, как некий весьма странно одетый олимпийский спортсмен-барьерист. Первый, второй, третий, четвертый, пятый…
Наконец она выскочила во двор и промчалась мимо стоявшей у лабиринта леди Маргарет. Та окликнула девушку, но она не отозвалась. Обнаружив, что калитку заело, Даглесс с силой ударила в нее ногой.
Запыхавшаяся, мокрая от пота, она продолжала бежать, но случайно подняла голову и увидела сидящего на коне Николаса. Рука его была перевязана окровавленной тряпкой.
– Кит! – завопила Даглесс, не останавливаясь. – Нужно спасать Кита.
Больше она ничего не успела сказать, потому что какой-то рыцарь подхватил ее и плюхнул в седло. Она еще успела возблагодарить всех святых, потому что седло оказалось мужским. Она сунула ноги в стремена, подобрала поводья и взглянула на Николаса.
– Вперед! – крикнул он, пришпорив своего жеребца.
Ветер бил в лицо, рука все еще болела. Но Даглесс ни на что не обращала внимания. Главное – не отстать от Николаса.
Позади мчались еще шестеро, очевидно боявшиеся оставить своего господина одного.
Они летели через вспаханные поля, огороды, засаженные репой и капустой, через грязные голые крестьянские дворы, и на этот раз Даглесс в голову не приходила мысль о равенстве, хотя они уничтожали урожай и даже раздавили чей-то хлев.
Наконец они очутились в лесу под низко нависшими ветвями. Даглесс пригнула голову к холке коня и продолжала путь. Хотя в чаще леса не имелось тропинок, земля была почти чиста, поскольку и сухие листья, и хворост служили топливом для очагов. Так что, если не считать хлеставших по лицам ветвей, путь был относительно свободен.
Даглесс и не подумала спрашивать, каким образом Николас знает, куда ехать. Она была просто уверена, что он знает. Точно так же, как знал, что она придет, едва шпага вонзится ему в руку.