Как уже обнаружила Даглесс, он не желал слушать, когда речь шла о казни. В нем жила непоколебимая вера всякого молодого человека в собственную неуязвимость.
– Я не стану собирать войско для защиты валлийских владений, потому что они мне не принадлежат. Это земли Кита, а если он жив, значит, и мое будущее изменится.
Ей нечего было возразить. Когда она спросила, кто, по его мнению, пытался расправиться с Китом, Николас пожал плечами и ответил, что, должно быть, какой-то негодяй.
Даглесс никак не могла привыкнуть к стране, где не было ни полиции, ни федерального правительства. Деньги и власть принадлежали аристократам. Они судили, выносили приговоры, вешали и отвечали только перед королевой. Бывало, что крестьянам везло оказаться во владениях порядочных людей, но большинство были не столь удачливы.
Как-то Даглесс попросила Николаса взять ее в город. Он поднял брови, заверил, что ей там не понравится, но все же согласился. О, как он был прав! Покой и относительная чистота хозяйства Стаффордов не подготовили Даглесс к грязи и смраду средневекового города. Восемь рыцарей Николаса сопровождали их для защиты от разбойников. Пока они ехали по разбитой дороге, Даглесс с ужасом взирала на каждую тень, таившуюся за деревом. Одно дело – нападение неотразимого разбойника в дамском романе, и совсем другое – знать, насколько опасны доведенные до отчаяния люди.
Такой грязи она и представить не могла. Кухонные ведра и ночные горшки опорожнялись прямо на улицах. Она видела людей, которые вряд ли мылись хотя бы раз в жизни. У моста через речушку были воткнуты копья, на которых гнили головы преступников.
Она пыталась видеть во всем только хорошее. Пыталась запомнить, как выглядели дома и улицы, чтобы потом все рассказать отцу. Но в действительности была настолько ошеломлена мерзостью окружающей обстановки, что почти ослепла. Улочки были такими узкими, что женщины передавали друг другу в окна различные вещи. Люди кричали, животные лаяли, ржали, блеяли, кто-то бил молотом по металлу. Чумазые, больные дети подбегали к ним и, хватая за ноги, просили милостыни. Люди Николаса пинками отбрасывали их, а Даглесс вместо сочувствия испытывала одну лишь брезгливость.
Обернувшись и увидев ее побледневшее лицо, Николас приказал немедленно поворачивать коней. Только оказавшись за городскими стенами, Даглесс смогла свободно вздохнуть.
Когда Николас велел остановиться на отдых, под деревьями расстелили скатерти и принесли еду. Николас протянул девушке кубок с крепким вином. Даглесс дрожащими руками взяла кубок и принялась жадно пить.
– Наш мир не похож на твой, – сочувственно заметил Николас.
– Не похож, – согласилась она, стараясь не вспоминать о том, как выглядел и смердел город. В Америке много бездомных, но даже они жили лучше, чем эти люди. Конечно, здесь встречались и хорошо одетые горожане, но вонь от этого меньше не становилась. – Наши города совсем другие.
Николас растянулся рядом с ней.
– Ты все еще хочешь остаться в моем времени?
Она смотрела на Николаса, но сейчас между ними стояли только что виденные картины. Если она останется с Николасом, этот город будет частью ее жизни. Каждый раз, покидая безопасное убежище дома Стаффордов, она будет сталкиваться с разлагающимися головами на копьях и улицами, заваленными содержимым ночных горшков.
– Да, – кивнула она, глядя ему в глаза. – Я осталась бы с тобой.
Он поцеловал ее пальцы.
– Но все же, – продолжала Даглесс, – я бы заставила повитух мыть руки.
– Повитух? Значит, ты собираешься рожать от меня детей?
Мысль о родах без дипломированного доктора и вне стен больницы ужаснула ее, но она не показала виду.
– Не меньше дюжины, – пообещала она.
Ее рукав оказался слишком узким и не поднимался выше запястья, но она ощутила жар его губ сквозь ткань.
– Так когда мы начнем их делать? Я бы хотел иметь больше детей.
Его глаза были закрыты, голова откинута.
– Больше?
И неожиданно в памяти всплыли слова Николаса. Сын. Он сказал, что детей у него нет, но когда-то был сын. Как бы вспомнить поточнее?
Даглесс отняла руку.
– Николас, у тебя есть сын?
– Да, младенец. Но не волнуйся, его мать давно мертва.
Даглесс почти его не слышала. Ей нужно сосредоточиться. Сын. Что сказал тогда Николас?
«У меня был сын, но умер осенью, через неделю после того, как мой брат утонул».
– Нам нужно возвращаться! – вскрикнула она.
– Но сначала поедим.
– Нет. – Даглесс поспешно вскочила. – Нам нужно позаботиться о твоем сыне. Ты сказал, что он умер через неделю после гибели Кита. Завтра как раз неделя. Нам нужно торопиться.
Николас, не колеблясь, велел сложить в седельные сумки еду и посуду, а сам вместе с оставшимися людьми и Даглесс помчался в Стаффорд. У ворот они спешились. Даглесс подобрала юбки и побежала за Николасом.
Он привел ее в крыло дома, где она не бывала раньше, и распахнул дверь. Увиденное ужаснуло Даглесс куда больше, чем все, с чем она успела познакомиться в шестнадцатом веке. Годовалый малыш, завернутый с шеи до ног в тесный свивальник, свисал с колышка, вбитого в стену. Поскольку руки были тоже прибинтованы к тельцу, он ужасно походил на египетскую мумию. Нижние края свивальника были грязными и дурно пахли: очевидно, мальчик многократно облегчался в него, но никто и не думал менять бинты Под ним стояло деревянное ведро, в которое стекало все, что не успевало впитаться в ткань.
Даглесс, окаменев, потрясенно уставилась на ребенка, глаза которого были полузакрыты.
– С мальчишкой все в порядке, – облегченно вздохнул Николас. – Ему не причинили зла.
– Не причинили?! – выдохнула Даглесс. Если бы с ребенком двадцатого века обращались хотя бы вполовину так безбожно, родителей лишили бы прав на него. А Николас утверждает, что с ним все в порядке?
– Сними его! – взвизгнула она.
– Снять? Но ему ничего не угрожает. И нет причин…
Даглесс пронзила его уничтожающим взглядом:
– Снять!
Николас, смирившись, взял мальчика за плечи и, держа на вытянутых руках, чтобы он, не дай бог, не капнул на отца, обернулся к Даглесс:
– И что мне с ним делать?
– Его нужно искупать и одеть. Он может ходить? Говорить?
– Откуда мне знать? – удивился Николас.
Даглесс покачала головой. Между двумя эпохами была настоящая пропасть. И разве дело только во времени?
Пришлось потратить немало сил, пока в комнату не принесли деревянное ведро с горячей водой. Николас жаловался и сыпал проклятиями, но все же развернул своего пахучего грязного сыночка и сунул в теплую воду. Бедняга был покрыт пятнами опрелости от пояса и ниже, и Даглесс пожертвовала драгоценным жидким мылом, чтобы осторожно вымыть малыша.