Как-то само собой получилось, что мистер и миссис Ладислав каждый год не менее двух раз совершали поездку в Типтон-Грейндж, и разраставшаяся мало-помалу поросль юных Четтемов так ликовала при появлении еще двоих участников их игр, и фрешитские кузены так наслаждались обществом типтонских, словно кровь последних не была замутнена сомнительными примесями.
Мистер Брук дожил до глубокой старости, и его имение унаследовал сын Доротеи, который мог бы представлять в парламенте Мидлмарч, но отказался, решив, что, не связывая себя таким образом, он приобретет больше прав на независимость мнений.
Сэр Джеймс до конца своих дней считал второй брак Доротеи ошибкой; да и не он один – в Мидлмарче было принято так считать и рассказывать представителям молодого поколения, как Доротея, будучи девицей редкостных достоинств, сперва вышла замуж за хворого священника, по возрасту годившегося ей в отцы, а через год с небольшим после его смерти отказалась от имения, чтобы приобрести такой ценою право выйти замуж за его кузена, годившегося ему по возрасту в сыновья, не имевшего ни гроша за душой и к тому же неблагородного происхождения. Те, кто не был знаком с Доротеей, выслушав все это, обычно приходили к заключению, что если бы она была «хорошей женщиной», то не стала бы выходить замуж ни за того, ни за другого.
И в самом деле, оба эти столь важные в ее жизни поступка не блистали благоразумием. Но только так сумело выразить свой протест благородное юное сердце, возмущенное несовершенством окружающей среды, а в таких коллизиях великие чувства нередко оборачиваются ошибками, а великая вера – заблуждениями. Ибо даже самые сильные натуры в огромной мере подвержены влиянию того, что соприкасается с ними извне. Тереза нашего времени едва ли сумела бы осуществить преобразование монашеского ордена, точно так же, как новая Антигона не имела бы возможности свершить свой подвиг и пожертвовать жизнью, дабы предать земле тело убитого брата, – отныне уже нельзя излить душевный пыл героическими подвигами такого рода. Но мы, люди незначительные, своими повседневными речами и поступками формируем жизни многих Доротей, и судьба той Доротеи, чью историю мы рассказали, еще не самая прискорбная из всех.
Ее восприимчивая ко всему высокому натура не раз проявлялась в высоких порывах, хотя многие их не заметили. В своей душевной щедрости она, подобно той реке [218] , чью мощь сломил Кир, растеклась на ручейки, названия которых не прогремели по свету. Но ее воздействие на тех, кто находился рядом с ней, – огромно, ибо благоденствие нашего мира зависит не только от исторических, но и от житейских деяний; и если ваши и мои дела обстоят не так скверно, как могли бы, мы во многом обязаны этим людям, которые жили рядом с нами, незаметно и честно, и покоятся в безвестных могилах.