— Я думал, ты ловишь, — глухо произнес Ювелир, отводя взгляд.
Лайонел по-мальчишески улыбнулся.
— А я думал, ты меня дразнишь. И мы просто играем.
Они молча постояли, не глядя друг на друга. Затем златовласый молодой человек шагнул в солнце.
А мужчина в черном костюме остался один посреди медленно исчезающего моста.
Над Антарктидой звучала прекрасная серенада, стонали трубы, и плакало, и умоляло, и обещало, и грустно смеялось фортепиано. Над белоснежными просторами лилась мелодия сердца, поглотившего столько безответно влюбленных сердец, что их стук слился в одно сердцебиение и превратился в бесконечную музыку.
В один из редких солнечных дней ноября, когда купола соборов ослепляюще сияли золотом, опавшая разноцветная листва окаймила улицы, а на сухом асфальте в зеркальных лужах синело небо, по набережной Мойки шли двое.
Один молодой человек был несколько небрежно, но чисто одет в кожаные ботинки, серые джинсы, того же цвета рубашку и поверх нее темно-синию куртку. Он имел приятную, неброскую наружность: русые взлохмаченные волосы с бакенбардами, крупный нос, ямочка на подбородке и зеленовато-карие глаза. Стройный, подтянутый. Под мышкой он держал черный кейс, а в правой руке глянцевый журнал.
Его спутник, одетый в элегантный черный костюм и нежно-розовую рубашку, обладал необыкновенно привлекательной внешностью. Золотистые волосы, сияющие на солнце, напоминали ангельский нимб. А в прозрачно-голубых глазах, обрамленных золотом ресниц, жило обещание зимы с ее острыми льдами и холодными вьюгами.
— Только посмотри! — воскликнул русоволосый, взмахнув журналом.
Оба уставились на лицо знаменитой актрисы и модели крупным планом изображенное на обложке.
— Когда ее вижу, у меня встает, — с восхищением поделился молодой человек.
Его спутник рассмеялся.
— Не у тебя одного, Гера, на нее стоит у всего Голливуда.
Тот хмыкнул.
— Все-таки ты счастливчик! Сколько, говоришь, шагов от твоего дома в Англии до ее дома?
— Кажется, двадцать семь. Может, чуть больше. Не помню. Она сама как-то сосчитала и сказала мне, когда приезжала на каникулы из Испании.
— Это случайно было не в тот раз, когда ты пригласил ее залезть к тебе в комнату через окно и вместо обещанного чая лишил невинности?
— Нет, история с невинностью была в четырнадцать. После мы еще пару лет встречались, пока я не уехал в Оксфорд, а она в Голливуд. Потом мы изредка виделись на рождественские праздники.
Друг опустил глаза на журнал, пролистал его и сказал:
— Ну что ж, могу поздравить! Когда-то от счастья тебя отделяло двадцать семь шагов, а теперь… — он указал на цифру в журнале с огромным количеством нулей, — ровно вот эта кругленькая сумма, состоящая из тысяч английских стерлингов. Твоя соседка вышла замуж за юного наследника многомиллиардной компании «Diamond». Только посмотри на количество нулей в цифре, потраченной на свадьбу! Да этот парень сумасшедший! — Гера вздохнул, удрученно прибавив: — В качестве свадебного подарка он преподнес ей диадему, в ней бриллиантов на тысячу карат.
Златовласый лишь посмеялся.
— Ну что ж, чудная новость. Анжелика всегда была неравнодушна к драгоценностям. И разве я не упоминал — у нее ужасный характер!
— С такой-то внешностью немудрено.
Молодые люди почти достигли Поцелуева моста, когда их внимание привлек красный берет.
На мосту у зеленой решетки перил стояла невысокая девушка, одетая в алое приталенное пальто и того же цвета сапожки. Длинные кудрявые рыжие волосы свободно спускались до пояса.
Перед ней стоял мольберт, а на картине была изображена река и видневшийся вдали Исаакиевский собор. В руках художница держала кисть и краски. А рядом с ней сидел огромный черный пес.
Гера ухмыльнулся, покосившись на друга, который не отрывал внимательного взгляда от девушки.
— Ну-у, эта не в твоем вкусе. Ты же у нас по моделям специализируешься.
Тот задумчиво протянул:
— И вряд ли изменю своим вкусам.
Они повернули на мост и уже поравнялись с художницей, когда он замедлил шаг, рассматривая картинку.
— Дружище, ты идешь? — спросил Гера, глядя через плечо.
— Я догоню, — пообещал тот, делая шаг к девушке.
Она повернулась, кудри заскользили по хрупким плечам, дождливо-серые глаза устремились на него — на губах появилась несмелая улыбка.
— Нравится картина?
— Нет, ваша собака, — резко перевел он взгляд на пса.
Девушка хмыкнула и отвернулась.
— А это не моя собака!
Молодой человек обошел мольберт, приблизился к перилам и облокотился на них так, чтобы можно было видеть девушку, картину и собаку.
— Как странно.
— Что именно? — нехотя осведомилась художница, хмуря брови.
— Я видел этого огромного пса уже много раз!
— Ну и что же? И я его видела. Он все время здесь бегает. — Она резко умолкла, как будто говорила тем самым, что разговор окончен, и обмакнула кисть в желтую краску.
Молодой человек некоторое время наблюдал за ее работой, потом со знанием дела изрек:
— У вас хромает перспектива и немного пропорции.
За что был награжден гневным взглядом серых глаз.
— А вы художник?
— Нет.
Он подошел, взял с мольберта губочку, обмакнул в банку с водой и стер линию крыши дома перед собором. Затем забрал у девушки кисть и нарисовал линию заново.
— Видите? — отступил тот, любуясь.
— Что именно? Что вы чванливый, напыщенный, самовлюбленный, чрезмерно самоуверенный…
— Нет, что вы такой же художник, как и я. То есть не художник вовсе.
— Нет предела совершенству, пока мы его сами не определим, — гордо вскинула она голову.
— Вы слишком снисходительны к себе, — очаровательно улыбнулся он, возвращая ей кисть.
— А вы… не пора ли вам догонять друга? — Она махнула рукой в сторону Театральной площади, и с кисти полетели желтые брызги краски прямо молодому человеку на пиджак.
Девушка испуганно ахнула.
— Проклятие! — Голубые глаза превратились в две холодные льдинки. — Что за криворукая недотепа!
Та шумно выдохнула, хотела что-то сказать, но, видно, не находила слов от возмущения и обиды.
Все это время наблюдавший за ними волк негромко зарычал, чем привлек к себе внимание. Тогда он подбежал к сумке, стоящей у перил, и ткнул ее носом.