— Ты не появляешься у меня на Истории русской журналистики, — сказал он, поправляя тонкий шарф.
— Да, как ни странно, я не могу быть сразу в двух местах, — на ходу накидывая куртку, ответила Бесс.
— Тебе сдавать экзамен, — вздохнул преподавать, открывая перед ней входную дверь и пропуская вперед.
Девушка вышла на улицу, и порыв ветра донес до нее аромат горячего кофе с противоположной стороны дороги.
— Лиза, ты меня не слушаешь, — обиделся мужчина, поравнявшись с ней.
Она нехотя перевела на него взгляд.
— Как сумел войти в меня, так же попробуй войти и в мое положение с экзаменом, — подмигнула ему и перебежала дорогу.
Спустя миг ее обхватили сильные руки, оторвали от земли и усадили на парапет. Бесс обняла молодого человека и прижалась к его рту. Вильям мягко, но решительно отстранился и вручил ей стакан с кофе, а затем вынул из-за спины короткую белую розу. Легко провел бутоном по губам девушки.
Вильям держал слово. Он ухаживал вот уже неделю. Цветы, конфеты, свидания — и никакой близости. Впору было лезть на стену.
— У меня билеты в театр на шекспировскую постановку «Ромео и Джульетты».
Бесс медленно втянула нежный аромат розы.
— А может, хватит уже ухаживать? Поехали ко мне?
— Не любишь театр?
— Не чувствую потребности ходить в него постоянно, как твой больной на голову брат, который выводит в такие места свой Непревзойденный Вкус, точно собаку на прогулку.
— А при чем здесь он? — удивился Вильям.
— Да при том, он на дух меня не переносит, а я его! И сидеть в одной ложе с этим придурком я не намерена! Да и от его Кати, как ты помнишь, я не в восторге.
— Да, помню, — вздохнул Вильям.
Девушку кольнула ревность. Она прекрасно помнила, какие на удивление теплые отношения между этими двоими. Все эти взгляды, поддержки, милые разговорчики. Как будто не было предательства со стороны рыжей и она вовсе не предпочла Вильяму его брата.
«Короткая же память у мужчин», — раздосадованно подумала Бесс. — Рохля.
— Что? — воскликнул молодой человек.
Она впилась в трубочку и принялась цедить кофе, неодобрительно глядя в сверкающие зеленые глаза.
Вильям оперся на парапет.
— Не хочешь в театр — не пойдем.
Бесс удовлетворенно кивнула. Сама не понимала, что с ней творится. Театр она любила. Не любила Лайонела, и всякая ассоциация с ним, любое упоминание Вильяма о нем вызывало в ней жгучий приступ ревности. Она к Кате так не ревновала, как к его чертову брату. Ее раздражало, что Вильям восхищался им и вечно оправдывал мерзавца.
Видя, что молодой человек расстроился, Бесс куда мягче предложила:
— Давай просто погуляем. — Она спрыгнула на бетонные плиты и потянула его за рукав легкой светлой куртки.
Они шли вдоль набережной. Внизу плескались волны, разбивающиеся о гранит, холодный ветер трепал волосы и гнал по дорогам листья.
Бесс частенько поворачивалась к своему спутнику и неизменно встречала его пристальный взгляд. От него по спине пробегала возбуждающая дрожь, сердце колотилось сильнее, а в области груди, словно горячей волной, растекалась нежность. Ей хотелось защитить Вильяма от всех несправедливостей на свете, уберечь от жестокости, грусти и тоски.
Пару дней назад он принес ей белого игрушечного тигренка, толстого и мягкого. Она сперва истерично смеялась, а потом неожиданно глаза обожгло, и из них хлынули слезы. От стыда ей хотелось убежать, но Вильям не отпустил, обнял ее и сказал, что если игрушка не нравится, можно выкинуть. Ей никто, даже родители, не дарили мягких игрушек. Ни одному живому существу, ни отцу, ни ее многочисленным мальчишкам-ухажерам и любовникам за всю жизнь не пришло в голову подарить ей игрушку. Дарили билеты в кино и на концерты, шоколад, сигареты, сигары, презервативы, бензин, дорогие алкогольные напитки, цветы, наркотики, кальяны, дорогие ручки.
Ночью, лежа в постели, она положила этого толстого тигренка рядом и до рассвета не могла сомкнуть глаз. Все смотрела на него и думала, думала. С той ночи ее не отпускало страшное чувство, будто она очень многое в жизни упустила. И осознание, что вернуться назад и все исправить уже невозможно, буквально разламывало ей мозг.
При воспоминании о тигренке, оставшемся на ее кровати, Бесс ощутила, как в носу закололо.
«Превращусь в плаксу», — с ужасом подумалось ей.
Она менялась каждый день, каждый час, каждую секунду внутри происходили какие-то странные перемены. Одно знала точно — все они связаны с Вильямом. Оборачиваясь на свою жизнь, ей казалось, та была черно-белой, даже разноцветные шарики мороженого в кафе с Ювелиром — и те черно-белые. Вампир внес в ее мир другие цвета: яркие, светлые, разные — изящно разукрасил каждую деталь. Будь то летящий на ветру красно-желтый лист, блестящая в свете фонаря песчинка на тротуаре или нечеткие очертания старинных зданий в лужах.
Неизвестность больше не путала. Бесс крепче сжала руку Вильяма. Непроглядная неизвестность отступала, когда он был рядом, освещая путь своим внутренним светом.
В голове звучал «Русский танец» Чайковского из «Лебединого озера».
— Напомни, с каких пор кровь разливают по бокалам в декольте Аделины? — едко поинтересовалась Катя.
Лайонел отвел взгляд от Суворовой, беседующей возле бассейна с Георгием, который нет-нет да и сам опускал глаза на внушительный бюст женщины.
Правитель явно хотел уже продолжить свой путь к столам с бокалами крови, но заметил, что из ворот Мраморного дворца, когда-то принадлежавшего Павлу Холодному, вышли Вильям с Бесс, и возмущенно поинтересовался:
— А ее кто сюда пригласил?
— Твой брат. Ее парень, если ты еще не понял! — Катя проследила, как девушку тепло поприветствовала Анжелика, облаченная в умопомрачительное платье из белых перьев. Та сразу подозвала официанта, и тот принес бутылку портвейна.
Их же собственная встреча была предельно краткой. Первая красавица взглянула на ее светло-серебристое платье от Талилу и лениво обронила:
— Если безвкусный шматок тела завернуть в дорогую ткань от самого знаменитого модельера — получишься ты. Деревянная кукла.
— Тряпичная, — устало поправила ее Катя и, поскольку красавица непонимающе вскинула брови, пояснила: — Ты всегда говорила: тряпичная. Память не та. Стареешь?
Та засмеялась, запрокинув голову с идеальной прической.
— Смотрю, твой репетитор поднатаскал тебя.
Лайонел же, придирчиво оглядев ее перьевой наряд, заявил:
— Таких ощипывают в деревнях на суп. Я сам видел.
Даймонд лишь вздохнул и увел свою спесивую пассию в мраморный сад. И вот теперь две фурии объединились и уже над чем-то или кем-то смеялись. Бесс пила.