— Нет.
— Мне кажется, ты не можешь противостоять себе.
— Вильям, он…
— Не важно. — Молодой человек мельком взглянул на нее и пошел прочь, бросив через плечо: — Хотел лишь сказать: если мне уготована вечность с тобой, то я и впрямь проклят.
Он побежал вниз по лестнице, а она вдруг, не отдавая себе отчета, громко сказала ему вслед:
— Я тебя люблю.
Вильям замер на нижней ступеньке.
— Мне больно от твоей любви.
— Я запуталась, а ты сбегаешь…
Он горько рассмеялся.
— Прости, что не могу обласкать тебя сразу после него!
— Я не прошу.
— Спасибо, — и он ушел, так и не посмотрев на нее.
Дверь приоткрылась, раздался хрипловатый голос:
— Иди ко мне, девочка.
Ювелир выступил из проема, распахивая объятия. Она прижалась к его огромной груди и заплакала.
Он отвел Бесс в гостиную, опустился на диван и, усадив ее к себе на колени, принялся качать, неразборчиво бормоча:
— Не нужно плакать, девочка. Ты утешение для всех отчаявшихся, мой подарок им, жест расположения. Маленький бриллиант из моей короны. Бриллианты не плачут, они заставляют плакать других. Этот гадкий мальчишка не для тебя, моего сокровища. Я же предупреждал.
— Я его люблю, — в отчаянии выдохнула девушка. — Я не хочу чувствовать этой боли. Не хочу…
— Знаю, — погладил ее по голове Ювелир. Она слышала его голос в полудреме: — Ни один человек не способен пробудить твое сердечко, но этот настырный нелюдь — он все испортил. Разбил мой маленький камешек.
Он полулежал в кресле в распахнутой рубашке и расстегнутых брюках. Дверь за Катей тихо затворилась. Давно у них не было такой страсти. Их личный Конец Света благотворно повлиял на постель, стол и далее по списку. Кажется, не только у них близость смерти вызывала бурю эмоций. Из гостиной, где разместились Даймонд с Анжеликой, напуганной Наркиссом, доносились более чем характерные звуки. И это после нескольких часов причитаний красавицы: «Я не готова умереть!», «Я не верю!».
В музыкальные стоны резко врезался стук.
— Что-то забыла? — удивился молодой человек, уверенный, что вернулась Катя. Новость о скором конце она приняла с завидным спокойствием.
Но в кабинет вошел брат.
Они несколько минут молча смотрели друг на друга, затем Лайонел откинул голову на спинку кресла и тихо засмеялся. Он поднялся, приблизился к Вильяму вплотную и, обхватив за затылок, прижал к двери.
— Ни одна женщина и ни один мужчина никогда не смотрели на меня с тем же вожделением, что ты.
Брат отвел взгляд и отвернулся, но Лайонел сжал в кулаке его волосы на затылке и заставил смотреть себе в глаза. Тот дрожал.
— Ангел мой, известно ли тебе, что все твои грешки ничто по сравнению с этим… — Он подался вперед и укусил его за губу. Тонкой струйкой по подбородку потекла кровь, он слизнул ее.
Брат вытер рот и, закрыв глаза, процедил:
— Ненавижу тебя, ублюдок!
Лайонел выпустил его волосы и, отступая, застегнул штаны.
— А у меня на тебя не стоит. Ты по делу или просто так, полюбоваться? — Молодой человек распахнул рубашку и расхохотался. — Тебе надо попробовать с мальчиком, а то ты какой-то зажатый.
Вильям резко развернулся и врезался лбом в дверь. Постоял пару секунд и, положив пальцы на золотую ручку, сказал:
— Если ты хотел меня унизить, мог бы ударить.
Лайонел присел на край стола.
— Видишь ли, это ты всю жизнь делаешь лишь то, что можешь и должен, а я делаю все что хочу. Если я сейчас унизил тебя, скажи мне об этом, глядя в глаза, и я перед тобой извинюсь. Вильям, посмотри на меня и скажи, что за твоими взглядами ничего нет. Ничего, за что тебе могло бы быть стыдно!
Брат молчал.
— Посмотри на меня и скажи! — проорал Лайонел.
— Это сильнее меня, — промолвил Вильям и, глядя через плечо, тихо добавил: — Ты не унизил меня.
Повисло гнетущее молчание, брат шумно вздохнул.
— Мне нужна твоя помощь, потому я и пришел.
— Ну да, я догадался, что инцест конечно же поводом не послужит.
— Господи, Лайонел, не произноси этого, — взмолился Вильям и, круто развернувшись, воскликнул: — Как ты можешь оставаться таким спокойным?
Изумрудные глаза сверкали, его тело сотрясала мелкая дрожь.
Лайонел задумчиво окинул брата взглядом. Прежде ему уже доводилось видеть его таким. Вот только тогда, находясь в обличии Кати, он решил, будто тот все еще сгорает от страсти к его девушке.
— Вильям, у меня были любовники и до бессмертия. Я предпочитаю женщин, но иногда… — Он не договорил и насмешливо улыбнулся. — А что до тебя, Лиза распутна, и если она бес, как уверены Старейшины, то влечение ко мне — это апофеоз падения твоего ангела. Есть у нас с ней, видимо, что-то общее.
— Спасибо, — вымолвил брат. — Я просто схожу с ума из-за этого. Не то что бы мне невыносимо хотелось физической близости… — он провел ладонью по волосам, — но когда вижу тебя, у меня внутри все переворачивается, как будто… как будто я…
— Вильям, — отрывисто оборвал Лайонел. — То, что я не кручу пальцем у виска, это не означает, что мне хочется знать подробности! Пусть останется некая недоговоренность.
— Конечно… извини, — сконфузился брат и, чтобы нарушить неловкость, быстро сказал:
— Бесс снова с Ним, я пойду сейчас туда.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
— Да, — честно сознался тот.
Брат впервые, не стыдясь, просил о помощи. Похоже, другой стыд затмил все собой.
— Подожди, оденусь. — Лайонел застегнул рубашку, весело пояснив: — Не могу же я предстать перед самим Люцифером в таком виде!
— Ага, иначе он подумает, что у тебя, как и у меня, нет вкуса.
— Точно!
Когда они вышли из дома и устремились по Михайловскому переулку вдоль высокой стены с колючей проволокой, месяц на небе уже побледнел. Светало. Небо из черного стало бледно-синим, воздух увлажнился.
Лайонел смотрел перед собой. Признание брата его шокировало. Не столько сами неправильные чувства, сколько способность обличить их в слова.
Это был не тот Вильям — скромный, жалостливый, испуганный, вечно проигрывающий ему мальчик, которого он знал. За каких-то несколько месяцев тот изменился.
В памяти всплыл один солнечный денек из их далекого прошлого в Англии. Неподалеку от замка собрались его дружки и несколько самых красивых девочек. Им было по четырнадцать. Парни стреляли из лука за поцелуи. Цели девчонки обозначали своими платками.